Владимир Бабкин - Меж двух Царей

6 марта (19 марта) 1917 года. Утро.

Одинокая фигура темным пятном выделялась на огромной заснеженной площади. Сильный ветер развивал полу шинели и заставлял идущего человека морщиться и прикрывать лицо от острой снежной крупы. Мощный ледяной поток воздуха словно пытался заставить идущего изменить свое намерение, изменить решение, которое и так далось ему таким трудом и такой большой ценой.

Но человек шел. Шел и чувствовал обращенные на него взгляды сотен глаз и направленные на него десятки стволов. Шел и ждал пулю, которая могла прилететь и спереди, и сзади, и слева, и справа. Лишь хмурое мартовское небо не грозило ему ничем, кроме снежной крупы да ветра, пронизывающего шинель насквозь.

Правильно ли он поступил сейчас? Правильно ли он поступил ранее? Думал ли он в этот момент об этом? О том, что, быть может, его решение творит сейчас историю? Или мысли его были заняты совсем другим? Предстоящим разговором? Аргументами? Напишет ли идущий человек впоследствии мемуары и расскажет ли в них о том, что было в душе его в тот момент, посреди огромной заснеженной площади, под прищуром целящихся в него глаз?

Между тем, в той стороне, куда шел человек, открылась дверь и навстречу идущему вышла еще одна одинокая фигура. И вот на площади уже два персонажа разворачивающейся драмы.

Одному из них все так же трудно идти и он, сцепив зубы, шагает словно в атаку, другого же ветер с силой толкает в спину, как будто подгоняя вперед, навстречу идущему с противоположной стороны.

Томительно тянутся минуты, натягивая струны нервов и делая все более вероятным случайный выстрел. А, быть может, не такой уж и случайный.

Наконец на глазах сотен зрителей две фигуры сошлись посреди огромной заснеженной исторической сцены, но это не театр и почтенной публике не было слышно реплик, а программки зрителям раздать как-то позабыли. Вот и приходилось смотрящим затаить дыхание и следить за говорящими, пытаясь хотя-бы по жестам или перемещениям рук и ног определить хотя бы общий смысл и итог переговоров.

Но не понять было содержания, неизвестны были роли и зрительные залы с обеих сторон сцены все так же томились в неизвестности.

ЦАРСКОЕ СЕЛО. ИМПЕРАТОРСКИЙ ПАВИЛЬОН ИМПЕРАТОРСКОГО ПУТИ. 6 марта (19 марта) 1917 года. Дело к полудню.

— Зачем тут эти люди? — с раздражением спросила Мария Федоровна у Сандро. Тот пожал плечами, и они вновь обратили свои взоры на Суворина.

Однако новый глава РОСТА ничуть не стушевался и спокойно ответил:

— Я привез сюда этих людей по приказу Его Императорского Величества.

Когда сегодня утром в Петрограде Суворин собрал представителей крупнейших и влиятельнейших газет Петрограда и корреспондентов мировой прессы он столкнулся с еще большим удивлением и непониманием со стороны журналисткой братии. Однако когда они осознали, что им предлагается лично попасть в самый центр событий и собственными глазами увидеть происходящее вокруг грандиозного скандала и схватки за власть в Империи, недовольство быстро сменилось нешуточным интересом. А уж когда выяснилось, что глава РОСТА предоставляет им специально организованный поезд, который к тому же состоит из двух вагонов для представителей прессы и двух (!) вагонов-ресторанов с дармовой едой и выпивкой, то тут уж интерес сменился форменным ажиотажем.

Но это, как потом смогли убедиться представители столичных и мировых газет, было еще далеко не все.

Во-первых, впереди журналистского спецпоезда мощно рассекал морозный воздух тяжелый бронепоезд. Как небрежно бросил на эту тему сам Суворин: "Михаил Второй намерен защищать свободу прессы в России всеми необходимыми средствами".

Во-вторых, спецпоезд прошел не как-нибудь, а по Императорскому пути и был подан на платформу Императорского павильона.

В-третьих, прессе было обещан полный доступ на встречу вдовствующей Императрицы с ее сыном Великим Князем и прежним Императором Николаем Александровичем, а также внуком Марии Федоровны Великим Князем Алексеем Николаевичем, который, как было заявлено участниками мятежа, был новым претендентом на русский Престол.

Кроме того, после свободного и полного освещения событий в Царском Селе газетной братии был обещаны комфортное возвращение в столицу и Высочайшая аудиенция у Императора Михаила Второго, который, как было заявлено, желал лично объявить важное сообщение для прессы.