Владимир Кожевников - Забытый. Литва

— По-моему-то ему очень нравится. Да ведь народ...

— Ну... Народ — быдло!

— Да не тот, что быдло. Бояре, они что — не народ? Бояре не тянут, и тут хоть убей — ничего не выходит!

— Но ведь князь приказывает. Не сделаешь — голова с плеч!

— Да! Ан, не сделаешь... Ведь это... Чтобы сделать!.. Дружину надо держать — работающую!

— Ну как у тебя.

— Да. Дружинник есть дружинник! Он тогда только хорош, когда все время, каждый день занимается своим делом. Значит, их содержать надо — кормить, поить. А кому это не в тягость? И мне в тягость. Но сколько я от этих «дармоедов» имею! Сколько добра от разора сберег, сколько людей от смерти спас — шутка?! Сколько князю пользы! Все бы так! Он и хочет, но бояре хитры — спасу нет! Зачем еще я буду «дармоедов» держать, хватит и Бобровых. Он их пусть кормит, а я у него за спиной отсижусь, и деньги сберегу, и добро. Вот и выходит — Бобер дурней всех! — Дед хлопает ладонью по столу и замолкает.

— Не досадуй, воевода, — спокойно гудит монах. — Поплачут они еще от своей хитрости, покусают локти.

— Наплачутся... Уже плачут. Полдюжины уделов псу под хвост, когда еще их выручишь, а если и выручишь, там ведь теперь восстанавливать все придется от головешек. Если полякам уходить придется, разве они что оставят?

— Ну уж это — как водится. Да еще отвоюем ли? Он вон хунгар на помощь прицепил...

— Отвоевать-то отвоюем. Олгерд, если за дело взялся, черта запряжет. А вот удержать и отстроить — другое дело.

— Дед, а ты считал, во что тебе дружина обходится? Дед и монах удивленно взглянули на Митю:

— Да как же тут посчитаешь? Прикидывал, чтобы без убытку — и все. А зачем тебе?

— А вот чтоб без убытку. А то ведь можно и с князя попросить. Дружина ведь на него, не на тебя работает.

— Да это-то верно, сынок! Только военное ремесло трудно считать. Ведь Любарт мне, когда может, кое-что подбрасывает, — раз, — дед отгибает большой палец. — Когда поход удачный, и княжья помощь не нужна, — два, — дед отгибает указательный. — А когда неудачный — и князь ничем не поможет, ему бы самому дай Бог выкрутиться, — три, — дед отгибает средний, — вот тебе и вся фигура из трех пальцев. — Дед складывает их в кукиш. — Ее и обсчитывай.

Они смеются. Бобер продолжает:

— Самый верный, беспроигрышный расчет в том, что чем искусней и опытней войско, тем... Нет, даже не так (войско всегда должно быть опытным и искусным): чем больше у тебя настоящего войска, опытного и искусного, тем чаще удачные походы, и тем реже неудачливые, так?

— Так! — охотно соглашается Митя.

— Значит, на войско ничего не надо жалеть!

— Отчего ж они жалеют?

— Хитрят. Людей у нас мало, кормильцев. И их, как кур, не разведешь. Значит, другой путь — нахлебников урезать. А кого? Хороший смерд много народу, конечно, прокормит. Но и ртов на него... Ты, я, дворня наша, отец Ипатий вот тоже, сам не сеет, не пашет...

— А кто о душе вашей позаботится, неразумные? — важно откликается отец Ипат.

— Да ты, конечно, ты, хотя у нас и в церкви народу немало, и волхвы, вон, не перевелись...

— Тьфу! — отплевывается монах.

— ...но я не об этом. Ведь вас, как бы важны вы ни были, кормить же надо! А там князь, его двор. А там Вильна! Вон сколько набирается! Но главное — войско. Главный нахлебник! Вот бояре и оглядываются, как бы за чужой счет! И легче всего за счет дурака Бобра, он на войско ничего не жалеет. Посмотри, когда в поход идем: Владимир — полк, Луцк — полк, Холм — полк и т. д. И вдруг какая-то Бобровка из Луцкого удела — тоже полк! И какой! Лучшие разведчики, лучшие стрелки, лучшие бойцы — шутка?! А мне не жалко! Теперь понимаешь — почему?

— Понимаю! Да я и раньше понимал.

— Разве мы хуже кого живем? А была бы у меня смердов куча, я бы уж посчитал, сколько они смогут прокормить, и весь прибыток — на войско! Вот бы уж поприсмирели у меня соседи-дружочки! Вот бы попритихли...

— Как у Македонского, — усмехается монах.

— А что? У Македонского небось воины в земле не ковырялись.

— И то!

— Дед, а вот эта война с Польшей... Небось много народу поляжет?

— Да поляжет, не без того... Но тут пусть Любарт с Олгердом думают. Мне о своих забота, мне своих побольше сберечь.

— Как же сберечь? От боя уклониться?

— Ты что?! Как же я от боя уклонюсь, сынок? Надо мной князь! И потом — на войне надо драться и побеждать, а не уклоняться и выжидать! Мне вас учить да гонять, чтоб ловчей были, неуязвимей. Вот и весь сказ!

— А Олгерд, ему о чем заботиться?

— Ему забота — поляков до битвы обхитрить. Там забот — о-е-ей! С союзниками попытаться рассорить, по очереди попробовать их разбить, не дать соединиться, перевес сил создать в нужное время в нужном месте, напугать или, наоборот, расхрабрить вовремя, чтобы вперед полез, да мало ли... Вот посмотришь весной, что начнется, сам поймешь. Главное же — Орден! Чтобы Орден не вмешался. Тут отец твой Олгерду главная подмога. Мастер он — с тупорылыми разговаривать. Видал?! Только из Москвы освободился, и сразу в Орден! И сидит там, И Орден молчит! Во-о... Для того и Олгерд Москве ничего не пожалел, а то, может, так бы до сих пор в Москве и маялся.