Кирилл Ситников - Керины сказки

А друзьям надо помогать, поэтому Светка с плетущимся за спиной Ягом уже несколько часов продиралась сквозь валежник, прислушиваясь к звукам леса и подмечая заметные лешьему глазу следы на хвойнике и деревьях.

– Не понимаю, почему она так со мной поступает? – ныл Гуськов.

– Переходный возраст, юношеский максимализм. Такая, знаешь, форма протеста.

– Протеста? Против чего, блять?! Чего ей не хватает?! Я ж для неё всё…! Изразцы на ставнях? Пожалуйста. Петушка на крышу? Да ради Бога. Ааа, ещё чтоб он вертелся? На, вертится. Мышами заболела? Гуськов уже по всей хате носится как ****ый кот, всех за ночь передушил! Всё перекрасить, потому что депрессия и надо что-то в себе менять? Гуськов уже наутро с валиком и бидоном! Я ж… Любую её хотелку! В момент!

– Может, это протест против твоего вечного срача.

– Да лаааадно тебе! Скажешь тоже. Мне как без срача – я ж Весы, творческая личность!

…Стало смеркаться, солнце нырнуло за еловые пики, заиграло косыми лучами на тонких струнах дрожащей паутины.

– Не любит она меня, – продолжал канючить Гуськов. – Надо просто это признать. Отпустить от себя, да? Да какого хрена-то!! Вот найдём – выпорю её нахуй. На цепь! В ****у пряники, тварь такая!

– Да любит она тебя, харэ ныть! Просто…

– «Просто» что?! Что? Вот что?! А?

– Нуууу, она уже взрослая, ей интересны мальчики…

– Чего блять?!

– А ты не знал, что ли? Пока ты чужие погреба обчищаешь, она с деревенским голубятником встречается. Красивый парень, сваи такие ровные…

– НЕТ!!!

– Да шучу я, господи, какой же ты идиот!

– Бля, Света, я в состоянии аффекта не проникаюсь твоим искромётным юмором!

– Ну прости, прости. Направо.

…Настала ночь, и сонная луна сменила солнце на небесном дежурстве. Лес почернел, включил микс из вязкой тишины и совиного уханья. Ну и рассуждений Гуськова.

– …А если она уже у людей?! А?! Она ж ещё совсем ребёнок, её наебать как здрасьте! Может, в ней уже притон! Или ещё хуже – её приватизировали!!! Набрела на какой СНТ – и ****ец! Напихают лыж, свиней, велосипедов, всякой ***ни! Мангал рядом въебут, гномов вокруг понавтыкают – это ж травма на всю жизнь!!!

– Гуськов, ты уже реально заебал. Хватит истерить.

– Я не истерю!

– Нет, истеришь!

– Не истерю!!!!!

– Опа! Тихо…

– Что там?!?! Где?!?!? Не молчи!!!! Света бля!!!

– К реке. Да чё ты в руку впился – не «Челюсти» же смотрим!

Оба, крадучись, спустились к небольшой речушке. На берегу, прислонившись задним фасадом к холму и вытянув лапы к самой воде, сидела Изька. Перед ней безмозгло скакал на своих тонких ножках Сортир (ах да, я забыл о нём упомянуть: прибился год назад, дворняга – помесь досок со шпоном от старых школьных парт). Гуськов облегчённо вздохнул – из Изькиной трубы шёл дымок, значит жива-здорова.

– Ну я ей щассссс…! – прошипел Гуськов, вытягивая ремень. Изька услышала, вскочила на лапы и во все окна уставилась на Яга.

– Погоди, я сама, ладно? – Света на цыпочках пошла к Избушке. – Изечка, привеееееет, – засюсюкала лешая, – Как ты, солнце? Решила прогуляться?

Изька повернулась к Светке передом – это был хороший знак. Светка, продолжая нести несусветно-мимимишную хрень, вплотную подошла к крыльцу и мягко погладила перила.

– Пойдём домой? Да? Гуськов не будет тебя ругать, обещаю. Да, Гуськов?

– Нет, конечно нет.

– Спрячь ремень, долбоёбина.

– Понял.

Изька распахнула двери.

– Моя ты умница! – проворковала лешая и обернулась к Гуськову. – Подвезёшь?

– Как обычно, – кивнул он и взбежал по ступенькам, пропустив зелёную даму вперёд. – Дома поговорим – Обратился он к Изьке. Избушка плотно закрыла дверь и медленно двинулась в обратный путь. Верный Сортир радостно припустил за ней.

Пока Изька величаво шагала по лесу, радуя ночных наркоманов как великолепный приход от растворителя, внутри неё происходили интересные события. Гуськов из благодарности быстро сварганил пальцеоблизываемое джелато из соловьиного молока и молодой черники, открыл бутылочку самодельного брусничного коньяка. Валяясь на диване, они вкушали гуськовский «мишлен» и смотрели какую-то НТВшную ересь. Они сидели близко друг к другу, болтали о какой-то невообразимой чуши, спасающейся из мозгов, затопленных коньяком, когда вдруг, совершенно неожиданно для себя (но не для коньяка) Гуськов поцеловал Свету в зелёное плечо. Охуев от такого поступка, Гуськов решил извиниться и уже открыл было рот, но Света тут же заткнула его своим и повалила на диван. Изька пошла чуть тише.