Илья Рясной - Семь смертей майора Казанцева

Мне потребовался лишь миг, чтобы перейти в привычный для меня боевой режим – посторонняя фиксация сущего и бездумные действия на тщательно отработанных и остро отточенных, как меч самурая, рефлексах.

– Вот опарыш! – один из гоблинов поднимает руку, в которой чернеет пистолет. – Стоять, я сказал!

И для пущей убедительности жмет на спусковой крючок. Выстрел в воздух.

И ответ не заставляет себя ждать.

«Глок» уже лежит привычно в моей ладони. Час потехи! Перестрелка, мать ее!

Дурное это дело – палить людям друг в друга из огнестрельного оружия. Недаром сказано: «Пуля дура, а штык молодец». В честном бою, нос к носу, дубина на дубину, нож на нож, я бы за минуту расписал в лоскуты все это стадо австралопитеков. Но тут перестрелка. А это штука непредсказуемая. Потому что она чаще пожинает плоды не знатной подготовки и физических данных оппонентов, а простой случайности. Ведь пуля дура, бездумная случайная сила. И может метаться везде, где заблагорассудится. В том числе войти и в мое довольно хрупкое для нее тело.

Бороться в таких условиях приходится тем же – бездумьем и стихией. Отключить разум, положиться на опыт бесчисленных предков, которые сумели выжить и победить в борьбе за жизнь и за свою правду.

Клянусь, что все эти многословные мысли посетили мою голову в тот критический момент. Но не плавным литературным потоком, а мгновенным пакетом. В то время тело уже работало, казалось, без особого контроля сознания.

Я могу быть очень быстрым. В моей руке «Глок» – шестнадцать зарядов. Еще три обоймы рассованы по разным карманам.

Движение, выдох. Первое нажатие на спуск. Главный бандит падает на землю, зажав простреленную ногу.

Почти одновременно я сшибаю Иву, отправляя ее в полет за поленницу и крича:

– Лежать!

Прорисовывается и меняется картина боя. Расставляются действующие фигуры.

Гоблинов семеро. Они вооружены пистолетами, но имеют еще одно помповое ружье и короткоствольный автомат. Чтобы выжить, нужно перемещаться очень быстро и стрелять очень точно. Выстрел – цель. Один мой промах, и на мне можно ставить крест.

Схема перемещений сложилась в голове. И порядок отработок целей тоже. Людей здесь нет. Есть мишени.

Ни сомнений, ни жалости. Действую с неумолимостью и четкостью бездушной машины.

Моя пуля бьет в грудь автоматчика. И очередь уходит вверх, вспарывая бесполезно воздух, будто стремясь достичь низких туч.

Оружие еще у двоих противников в руках. Они следующие мишени.

Бойцы они были неважные. Надо им было падать на землю, в грязь, расползаться по щелям, искать укрытия и после этого играть в ковбоев. А они в ковбоев начали играть сразу – то есть жечь один за другим патроны. И пулять туда, где меня уже не было.

Падаю, перекатываясь. Бах, бах. Еще двое.

Остальные только извлекают стволы. Эх, ребята, не были вы в настоящих передрягах. Брали всегда бычьим нахрапом. Вот и расплачиваетесь теперь.

Двоих я, присев на колено, отстреливаю. Притом второй пытается бесполезно скрыться за джипом. Но пуля пробивает жестянку и впивается в живот.

Последний уже никуда не тянется. Он бежит прочь, взвизгнув испуганно и для порядку матерно.

Неспортивное поведение. Оно наказуемо. Я плавно тяну спуск. Грохнуло.

Ну, вот и все. Поле битвы за нами…

Адреналин кипел. Сердце рвалось из груди. Я набрал в легкие побольше воздуха. Так, спокойствие, только спокойствие. Теперь надо подбить итоги этой увлекательной борьбы в грязи.

А итог передо мной. Семь тел. Троим уже никто не нужен в жизни – ни доктор, ни нотариус, только патологоанатом. Остальные еще шевелятся. Один даже тянется к стволу, лежащему рядом с ним. Молодец. До конца бьется.

Но пускай его доблесть оценят на том свете. Выстрел. Мерзавец затих.

Еще три выстрела. Из соображений гуманизма и социальной справедливости добил еще живых. Ничего не поделаешь. Так надо.

Из противников дышал только главарь. Скулил, держась за простреленную ногу. Не реагировал на окружающее, весь в себе. Хорошо я его подстрелил. Качественно. Не до смерти.

Покачиваясь, я направился к нему. Пнул ногой. Распластал в грязи. Проверил – оружия в пределах его досягаемости нет. Значит, пока не опасен. А в ближайшем будущем он мне пригодится. Так что пускай еще поживет.

Теперь у меня в активе имелись один «язык», шесть бесполезных тел. И еще одна испуганная женщина.

Ива лежала там, куда я ее не по-джентльменски зашвырнул. Она инстинктивно затаилась так надежно, чтобы ее не затронули шальные пули. Была, конечно, ошарашена. Но, что интересно, до истерики и воплей ей было далеко. Не ошибся я в ней. Дама и правда умеет держать себя в руках.