Борис Батыршин - Забытые в небе

А вот встреча с Огнепоклонниками Люка не обрадовала – слишком свежо было в памяти недавнее предательство. Один из пленников, видимо, разгадав его мысли, горько усмехнулся и сказал: «не спеши осуждать других, парень. Разве не ты привёл этих сволочей наверх? Да, конечно, Генеральный промыл тебе мозги своим голосом – но почему ты думаешь, что с другими поступили иначе? Всех нас ждёт лютая смерть, так что не стоит напоследок обвинять друг друга…»

Он как в воду смотрел – часа не прошло, как в клетку кинули напарника Люка по неудавшейся разведвылазке. Он был страшно избит, глаза заплыли громадными кровоподтёками, сломанная рука висела плетью. Огнепоклонники уложили беднягу в углу клетки, на единственный вонючий матрац, и девушка – одна из двух, отобранных для утех охраны – протянула ему жестяную кружку с водой. Пол, помедлив, присоединился к друзьям.

Люк понимал, что если кто в чём и виноват, то лишь в неспособности противостоять голосу Генерального, все такие везунчики, как Лея. Но это не помогало – между ним и товарищами по несчастью пролегла полоса отчуждения, разделившая их надёжнее любой решётки.

Ожидание тянулось и тянулось. Люк потерял счёт времени; два раза охранники просовывали в клетку бак с водой, и все по очереди пили из единственной кружки. Ночь они провели в полумраке, едва рассеивавшегося зеленоватым свечением графина со светляками Люк поймал себя на мысли, что после настоящего живого огня это гнилостное свечение стало ему омерзительно.

Постепенно зеленоватый свет тускнел – светало. Охранник принёс ещё воды и – новое издевательство! – вонючее ведро, в которое предложил справить нужду всем подряд, парням и девушкам. Пришлось преодолеть отвращение – мочевой пузырь был переполнен, ещё немного, и пришлось бы опорожнить его прямо на пол. Завтрака не было; на просьбу одной из девушек дать чего- нибудь поесть, охранник мерзко заржал: «не успеешь проголодаться, соска, недолго вам осталось!» – и Люк заледенел, осознав, что наступило последнее утро в его короткой жизни.

Он не заметил, как провалился в забытьё – и проснулся от скрежета замка. Перед клеткой со связкой наручников в волосатых лапах стоял гнилозубый. За спиной у него выстроились пятеро охранников, вооружённых железными прутьями.

– Ну что, птенчики, дождались? – проскрипел он. – Подставляйте ручонки, пришло ваше время. Ежели, кто надумает дёргаться – кости переломаем и в таком виде отправим в Паучий холл. Чтобы, значит, волосанам меньше возиться!

Он смачно харкнул себе под ноги, растёр плевок подошвой и взялся за решётку.

– Всё поняли? Тогда – выходи по одному! Паучки проголодались, не стоит мучить бедных зверушек!

Охранники загоготали.

– Разбирайте, покойнички! Повеселите нас!

Арматурины залязгали по бетонному полу. Люк, двигаясь словно во сне, подхватил одну из железяк – тяжёлая, холодная, шершавая от рыжей ржавчины. Один конец срублен наискось.

«…если изловчиться – им можно и колоть. Но пробьёт ли тупая железяка прочный панцирь?..»

И таким жалким показалось ему это орудие – захотелось отшвырнуть его, забиться в угол, закрыв голову руками и обречённо ждать, когда мерзкие твари дотянутся, вцепятся…

Люк прислушался. Звуки, доносящиеся из-за заслонки были какими-то другими. Никаких осторожных поскрёбываний – громкий треск, стук, скрежет, будто вся нечисть с той стороны скопом ломится в закрытую дверь.

Раздался глухой хлопок – один, другой, третий. Громко, торопливо простучало, будто кто-то огромный с размахом провёл толстой палкой по прутьям решётки. Брызнули щепки, и в досках возникли две большие дыры с неровными вызубренными краями.

А трос уже скрипел в потолочных блоках, заслонка рывками поползла вверх, и в открывшуюся щель водопадом хлынули пауки. Вместе с ними в холл ворвалось густое облако пыли, от которого у Люка защипало в глазах и запершило в горле.

Прерывистый грохот повторился, и Люк увидел, как особенно крупный волосан словно лопнул, разлетаясь клочьями. Остальным паукам явно было не до жертв – они в панике метались по холлу, пытались протиснуться между прутьями решётки, забраться на стены. Люк с размаху ударил по одному, кинувшемуся прямо на него – и гадина разлетелась, словно была из стекла. Следующий волосан угрожающе вскинулся на дыбы, вскинув передние конечности, но задние с сухим треском подломились, и потерявшая опору тварь рухнула на бетон. Хитин панциря на глазах разлезся по швам, обнажая гнойно-жёлтые внутренности. А палка невидимого великана всё стучала и стучала. Пауки уже не влезали – влетали, вкатывались в облаках едкой пыли, теряя по дороге суставчатые ноги. Люк наотмашь молотил арматурой, стараясь не задеть кого-то из своих, волосаны метались, лезли на стены – и валились под ударами на бетон, расползаясь, будто мокрая бумага, растекаясь тошнотворными лужами.