Василий Криптонов - Вопрос веры

Откашлявшись, Вероника поднялась и шагнула ко второму сиденью. Я ждал, затаив дыхание…

— Твою мать! — взвизгнула Вероника, подпрыгнув. Я отпустил нитку, которую незаметно держал до сих пор…

— Ну, теперь более-менее в расчете, — сказал я, с удовольствием устраиваясь в теплом кресле.

Автомат упал, едва початая банка пива — тоже. Вероника стояла, разведя руки в стороны. Смотрела то на кресло с рассыпанными по нему канцелярскими кнопками, то на себя, насквозь мокрую. Я тоже с удовольствием созерцал ее маечку, чувственно облепившую грудь.

Вероника медленно сняла с головы латексные ошметки.

— Ты что, — с каким-то благоговейным придыханием спросила она, — сбросил мне на голову гондон с водой?

— Я за безопасный секс. Исключаю саму его возможность. Или презервативы работают как-то иначе?

Она все стояла и стояла, будто не веря, что с ней могло произойти подобное. А я все смотрел и смотрел на нее, ждал и гадал, заплачет или разорется? Вероника оставила меня в дураках: она засмеялась. Медленно подняла к лицу руки, словно пряталась от всего мира, и сначала беззвучно задрожала, потом сквозь пальцы прорвалось хихиканье, и вот уже настоящий смех, звонкий и заливистый переполняет этот металлический гроб, застрявший в ледяной пустыне.

Я с разочарованным видом отхлебнул из банки и, пристроив ее на подлокотнике, открыл пакет с чипсами, положил его между двумя сидениями.

Вероника, даже хохоча, то и дело косилась в сторону темного салона, где беззаботно дрых Джеронимо. А мне вдруг захотелось к ней присоединиться, потому что именно в этот миг пришло осознание: они живы. Оба моих пассажира пережили крушение, хотя даже пристегнуты не были. Я отсалютовал банкой довольному призраку отца, на миг промелькнувшему в темном окне.

— Вот сволочь! — всхлипнула Вероника, одной рукой вытирая слезы, а другой выдергивая кнопки из… из…

— Могу, если хочешь, смазать ранки йодом, — предложил я, внимательно следя за ее манипуляциями.

В ответ Вероника бросила в меня пригоршню кнопок. Пришлось зажмуриться и отвернуться, а когда я вновь посмотрел на второе сиденье, Вероника уже развалилась в нем, положив ноги на приборную панель, и открывала вторую банку.

— Так ты что, не будешь меня бить? — поинтересовался я.

Вероника, наклонившись, пошарила по полу и подняла автомат. С оружием в руках она явно чувствовала себя раскованней.

— Заткнись и пей пиво. Заслужил.

Заслужил? Я содрогнулся. Можно подумать, это она сюда упаковку притащила! Но, оставив обидки, я задал такой вопрос:

— Чем же? Что растопило твое сердце — острая боль в заднице, мокрая майка или лопнувший презерватив?

Вероника молча передернула затвор. Я посмотрел на оружие.

— Это — автомат Калашникова?

Таким презрением меня еще никогда не обдавали.

— А это от тебя «Шанелью номер пять» несет, или ты просто обделался?

Я подумал, отпив еще немного несравненного «***».

— А что менее позорно?

Почему-то Вероника смутилась, отвела взгляд.

— Ну… Обделаться, конечно, каждый может. Но я ведь просто…

— Ты забыла, — решил я ее выручить. — Я — куча дерьма, вот и воняю.

Теперь она придумала разозлиться, что, вкупе с румянцем, выглядело до странности забавно.

— Черт тебя побери, Ник, ты что, понравиться мне пытаешься?

— Нет, просто интересуюсь, что за автомат.

— АКМ 6П1, - снизошла до объяснения Вероника. — Модель тысяча девятьсот пятьдесят девятого. После того как солнца не стало, говорят, пробовали разное, но в итоге побеждали те, у кого были вот такие игрушки. Им никакой мороз не страшен, если со смазкой не переусердствовать. Безотказная вещь.

— Шесть, — сказал я.

— Чего — шесть?

— «Шанель номер шесть». Любимые духи мамы. Она до последнего сидела в комнате отца, как и я. Видимо, запах остался…

Вероника молчала долго, глядя куда-то на колени.

— Извини, — сказала она. — Я думала, что шучу.

— Все в прошлом, — махнул я банкой. — И уж тебе-то здесь вообще извиняться не за что.

Вероника глотнула пива, взяла пригоршню чипсов и, похрустев ими, задумчиво сказала:

— «Все в прошлом»… Двое суток прошло.

— Это были очень насыщенные двое суток, — возразил я.

— И тем не менее. Твою семью убили у тебя на глазах…

— Так доложили ваши солдаты? — перебил я. — Нет, они, конечно, герои и все такое, но ничего подобного они не сделали. Отец давно болел, и к тому моменту как дверь вышибли, он уже умер сам. Хотя потом его, конечно, пристрелили, тут не поспоришь. А мать… Матери там и близко не было. Она — одна из любовниц отца, и я даже не знал толком, где она живет. С тех пор как я научился читать самостоятельно, она потеряла ко мне интерес.