Василий Криптонов - Вопрос веры

— А смысл? Протянуть дня на три дольше? Мне конец, Джеронимо. Я с этим смирился, смирись и ты. Еда вам больше пригодится. Не плачь! Не смей! Перед тобой просто полудохлый старик! Преисполни душу презрения и отвернись. Убирай свой сверток. Если хочешь сделать напоследок приятное учителю, утоли его духовный голод.

— Да-да, конечно, — засуетился Джеронимо. Он спрятал еду в рюкзак, вытащил из кармана комбинезона смартфон.

— Вот, maestro, ваши любимые. — Джеронимо листал перед стариком снимки.

— А-а-а… El bella flor! [13] Прекрасный цветок! (исп.) — всхлипнул Эстебан, и его руки на прутьях решетки задрожали. Я тоже вздрогнул. Хотя Вероника, мягко говоря, ничего хорошего мне не сделала, вряд ли она заслужила подобное отношение.

«Как только Джеронимо передаст мне свой смарт, удалю весь альбом, — решил я. — И фото, и видео. Не глядя. Николас Риверос знает, что такое благородство, пусть даже Альтомирано забыли об этом!»

— Прекрасная маленькая роза, — шептал старик, пока я сдерживал рвотные позывы. — А эти капли на ее нежнейших…

— А это сразу после того как я опрыскал ее, сеньор Эстебан. Вот азалии, крокусы, герань…

— Ах, хватит, перестань! — Старик, рыдая, отпрянул от решетки. — Все погибло, Джеронимо. Позволь и мне умереть!

Джеронимо быстро убрал смартфон, но я успел заметить на экране снимок мелких бледно-розовых цветков. Что делать? Пришлось устыдиться своих мыслей.

— Нам уже пора, — сказал Джеронимо голосом, дрожащим от слез. — Я буду вспоминать вас, maestro!

— Лучше обрати свой взор к востоку, chico, — отозвался Эстебан из мрака темницы. Лети к солнцу, отважное дитя! И никогда не останавливайся.

Джеронимо молча закинул рюкзак на спину. Я напоследок ответил решетке вежливый поклон, коснувшись лба пальцами, но единственным ответом стала боль в плече.

Ориентироваться в переплетении коридоров, которыми уверенно вел меня Джеронимо, я даже не пытался. Мы поворачивали то налево, то направо, то спускались вниз, то поднимались вверх. Тюремные камеры уже давно закончились, коридоры стали у?же, по бокам тянулись трубы, в которых иногда с грохотом проносилась вода.

Наконец, выбравшись из очередного подвала, мы остановились перед деревянной дверью.

— Значит, так, — перевел дыхание Джеронимо. — Сейчас мы войдем в ангар. Его патрулируют. Нам придется двигаться короткими перебежками по моей команде. Наша цель — самый дальний самолет.

— Почему дальний?

— Потому что на ходу только он.

— ?

— Это не совсем ангар, — признался Джеронимо. — Скорее ремонтный цех. Мне пришлось немного прикормить мастера, и он помог мне подлатать одну из самых безнадежных моделей, которую списали на запчасти.

Я закрыл глаза и вздохнул.

— Но он взлетит, честное слово! — воскликнул Джеронимо. — Я погрузил в него достаточно топлива и даже придумал схему дозаправки в воздухе. Ну? Ты готов?

Я пожал плечами.

— Ладно. Разбиться насмерть — это ничуть не хуже, чем повеситься в тюрьме. Открывай.

Джеронимо вставил ключ в замок, потом чем-то щелкнул, и лампа погасла.

— Потерпи, дружок, — шепнул он, поворачивая ключ.

Дверь приоткрылась, слабый неоновый свет упал на лицо Джеронимо. Секунду посмотрев в щель, он осторожно закрыл дверь.

В темноте я услышал шепот и наклонился. Получилось разобрать: «…и не убоюсь зла, потому что ты со мной…»

Когда Джеронимо второй раз приоткрыл дверь, я сунул нос в образовавшуюся щель. Огромное помещение, мертвенный голубоватый свет, блестят хромированные крылья самолетов, ствол автомата смотрит в лицо Джеронимо… Что-то здесь явно встревожило парнишку. В неудовольствии он даже попытался еще раз прикрыть дверь, но сделать это помешала нога в черном ботинке.

— Давай, вылазь, — велел грубый голос. — И подружку прихвати.

Мне-то не впервой шагать с руками за головой, альтомиранцы щедро обучили нехитрой науке, а вот на Джеронимо смотреть было грустно. Особенно когда у него отобрали рюкзак и шарманку. Оказалось, что Джеронимо — тощий щуплый подросток, которому до полноты образа не хватает только очков со стеклами дюймовой толщины.

Улучив момент, когда нас вели по ангару, я шепотом спросил:

— А ты разве не можешь заорать: «Я — Джеронимо Фернандес, и если все это дойдет до моего отца…»

— Николас, — перебил он меня каким-то безжизненным голосом. — И они, и я прекрасно знаем, что случится, дойди это до моего отца.

— А мама не заступится?

— А что это такое? Мы с сестрой рождались от чего попало, и, если б не наличие пупков, я бы сомневался, что женщины здесь вообще имели место. Папа никогда не верил в олигоспермию, а вот пример царя Шахрияра его однозначно чем-то вдохновил.