Василий Криптонов - Потерявшие судьбу

— Хватит чушь пороть, учитель недоделанный, — заговорил Сардат. — Без моей команды никто здесь помирать не будет. Даже ты. Ясно? Отойди от нее. И не приближайся больше.

Аммит встал. Сиера наконец-то вернула себе возможность видеть в темноте. Вот они оба, глядят друг на друга с ненавистью, доступной лишь друзьям.

— Если я тебе позволил в командира играть… — начал Аммит.

— Это я тебе слишком много позволил, — перебил Сардат. — Скотина лицемерная. Знаешь, как она о тебе вспоминала? Добрый Аммит, хороший Аммит, справедливый Аммит! Однажды мы встретимся. И я Рекой клянусь — все ей расскажу. Понял? Я не доносчик. Просто ее я уважаю, а она на тебя чуть не молится. Пусть знает, какая ты мразь на деле. Пусть поревет, ничего страшного. А потом плюнет и забудет. У нее друзья есть, а ты один останешься. Так что это ты найди место поукромней. Даю разрешение. Пшел вон!

Сардат толкнул Аммита в грудь, наклонился к Сиере.

— Ты сколько не спала, дура? — Он схватил ее за подбородок, повертел голову, осматривая. — Вон, глазищи красные какие. Шучу, чего таращишься! Пошли отсюда.

Сиера позволила увести себя. Рэнт и Аммит остались на полянке, провожая их взглядами. Когда две фигуры скрылись в темноте, баронет покосился на Аммита.

— Так и отпустим, что ль? Он ее тут колошматил, как мужика путного. А она и словечка поперек не пикнет — робкая.

— Не лезь, — бросил в ответ Аммит.

— Да как не лезть? — нахмурился Рэнт. — Что ж вы за люди такие?

— Это вы — люди. А мы — вампиры. И малыш потихоньку начинает это понимать.

Рэнт вздрогнул, увидев улыбку на губах Аммита. Чему улыбается? «Обласкали» только что, как ребенка напакостившего — то-то радость!

Аммит повернул голову и заглянул Рэнту в глаза.

— Я разжевывать не люблю. Если говорю что-то — лучше сразу запомни. Жить хочешь — не лезь. Встанешь между ними — умрешь. Иди, спать ложись.

И Аммит сам, первый, не оглядываясь, ушел с полянки.

— Вот скажи, почему все бабы — дуры?

Милашка вздрогнула, открыла глаза. В лунном свете, пробившемся сквозь ветви, узнала Сардата. Из глубины черных глаз пылают алые огни.

— Ты где так вымотался, болезный? — содрогнулась женщина.

— Дурынду одну кормил. С ложечки. Жить она, видишь ли, не хочет.

Милашка, заинтересовавшись, поднялась, села рядом. Вокруг все спят, часовые далеко. Однако страха нет. С самого первого взгляда Сардат показался ей… человеком. Причем, человеком, которому довериться можно.

— А ты думаешь, мы все тут особо жить хотим? — тихо сказала она. — Не хотим. Где тут жить? Зачем? Морщимся, да ползем. Потому что придумали себе цель — вампиров убивать, сколько получится. А не будь этой цели… Как знать. Я бы точно давно уже…

Она замолчала, вспоминая детей и мужа, вспоминая огонь, унесший их навсегда. Руки стиснули копье, с которым и ночью не расставалась.

— Чего хотел-то? — буркнула женщина. — На баб пожаловаться? С меня сейчас утешительница — так себе.

— Нет, — отмахнулся Сардат. — Я мальчик взрослый, надо будет — сам себя утешу.

Милашка рассмеялась. Рядом заворочались, но никто не проснулся.

— Я побираться пришел, — вздохнул Сардат. — Жрать охота — спасу нет, а кроме тебя никого и на ум не пришло. К скотам этим барачным подступаться неохота. Рты разинут, глаза круглые — ах, вампир-освободитель! Тошно.

Вот это положеньице! Вампир сидит и крови просит, будто милостыни. Милашка думала долго, Сардат, понимая, молчал.

— Много надо-то? — буркнула женщина.

— Не знаю. Этой трех глотков хватило оклематься. Много это? Я ж ни разу…

«Ну вот, — с тоской подумала Милашка. — Он еще и «ни разу». Вот же ж… Принесла Река».

— Давай уже, хрен с тобой. Не увлекайся только. Мне бы выжить, да отшагать завтра, сколько положено.

Укуса она не переживала ни разу. Сдавала кровь в центрах донаций, это да. И сейчас ждала подобного — укол, слабость, дурнота. Не поверила бы, скажи кто-то, что вцепится двумя руками в этого вампира недоделанного, будет его к себе прижимать и просить, чтоб не останавливался…

— Все, хватит! — отстранился Сардат. — Экая ты горячая оказалась.

Милашка, тяжело дыша, упала на свою подстилку. Сердце тяжело бьется, щеки пылают — стыдно сделалось. Надо же, расклеилась перед мальчишкой. Лет на десять младше, небось. То-то позорище…

— Вот чем они их и держат, — непонятно прошептала женщина. — Твари…

— Порешим мы этих тварей, обещаю, — прошелестел голос Сардата. — Спасибо. Отдыхай… Милашка.