Марк Вевиоровский - Концерт Патриции Каас. 3. Далеко от Москвы. Город Солнечный

– Привет, население! Как жаль, что вас не видит Гриша – он бы нарисовал такой чудесный рисунок!

– Проходи, садись. Выпьешь чего-нибудь?

– Если есть, то выпью.

– Виолетта, посмотри – там еще оставалось … Ты знаешь, никак не сокращу ее имя до удобоваримого – может, поможешь?

– Виолетта, Виолетта … Мимолета, Многолета … Фтататита … Тота?

– Тота! Слышишь, ты Тота!

– Повинуюсь! Пусть сам Бернард Шоу будет свидетелем – мое имя Тота!

– За прекрасную Тоту!

– За твое здоровье!

– А теперь я с твоей Тотой хочу выпить на брудершафт. Позволишь?

Виктор немного удивился – что это Свиридов вздумал спрашивать его разрешения, но понял, что это сделано для Виолетты.

– Твое здоровье, Тота!

– Твое здоровье, Анатолий!

ПАЦИЕНТКИ

– Учитель, я хочу попробовать разблокировать сознание тех несчастных, что остались живы. Как вы считаете, стоит ли это делать?

– Если чувствуешь силы для этого, то действуй. Чем помочь тебе?

– Думаю – вы, Диана, кардиограф … даже два.

К эксперименту готовились очень тщательно, даже приготовили реанимационную палату.

– Начнем, пожалуй, с самой молодой, с Тилен Тургумбаевой. Все подключили?

И Умаров, и Диана с напряжением наблюдали за перьями самописцев. И пациентка, и Свиридов находились в разных комнатах и они их не видели.

Но особых изменений в кривых не было и зрители даже немного заскучали.

Их взбодрил Свиридов, вышедший в коридор.

– Идите, осмотрите девушку. У нее небольшая амнезия.

В палате неловко двигалась молодая женщина в мешковатом халате.

– Здравствуйте, – с сильным акцентом сказала она, – А где Анатолий Иванович? Он сказал, что вы поможете мне вспомнить все, что я забыла …

Через три для Таня, как стали называть ее все, бойко разговаривала, смеялась, и лишь иногда задумывалась, вспоминая что-то свое. По настоянию Дианы она вела подробный дневник.

– Говорят, ты почти волшебник?

– Знала бы ты, как это трудно … тяжело… Мне пришлось пройти всю ее жизнь, все ее муки, и попытаться убрать очень многое из ее памяти …

– Но удалось?

– Время покажет.

Евдокия Ивановна Пчелинцева и Сталина Валентиновна Лабунец были постарше, и Свиридов рассчитывал, что с ними работать будет труднее. А все оказалось наоборот. Вычеркнуть из их памяти тяжелые воспоминания оказалось даже легче, чем у Тургумбаевой.

Но вот чего Свиридову не удалось, так это убрать воспоминания о их контактах с мужчинами – он снял наиболее болезненные воспоминания, но полностью убрать это не смог.

Наибольшим успехом стали считать выздоровление Тургумбаевой.

Может быть потому, что Тургумбаева была и осталась девушкой?

В больнице все ходили ошарашенные, на Свиридова смотрели как на инопланетянина, но постепенно все успокаивалось.

– Ты сам-то понимаешь, что ты сделал?

– Я понимаю, учитель, что я сделал что-то невероятное, но я сам не понимаю, как я это сделал.

– Надо провести длительные наблюдения. Ты скажи Диане. Такая толковая баба оказалась!

УМАРОВ и ИВАНИЩЕВА

– Если вы думаете, что … произошедшее в моем кабинете дает вам право …

– Слушай, Анхелина, я азиат. Я сейчас тебе морду набью, паранджу надену, чтобы синяков видно не было …

А его ласковые руки говорили совсем другое. Он просто гладил ее плечи и ее руки, но это было так восхитительно, что доктор наук, профессор, начальник отделения и без пяти минут член-корреспондент Академии наук прошептала:

– Я … ничего не знаю … я … милый, но я же … Ты прекрасен … А я никогда … не замечала … мужчин …

Лежа рядом с ним, укрытая тонкой простыней и его смуглой рукой, она с трепетом слушала певучие стихи на незнакомом языке.

– Что это?

– Это Фирдоуси. О любви. О том, как ты прекрасна, как прекрасны твои груди, как изумителен твой живот, как чудесно твое лоно …

– Неужели это происходит со мной? Разбуди меня …

Прихватив простыню она убежала в душ, и мылась там, и разглядывала свое тело в зеркале, чего в принципе никогда не делала. И завернутая в простыню пошла к нему.

И остановилась, не доходя до кровати.

Умар Эрнестович лежал так, как она его оставила – обнаженный.

Иванищева остановилась, пораженная этим зрелищем, потом медленно освободила простыню и последние шаги до кровати сделала тоже обнаженной …

Когда в танцзал вошли Умаров и Иванищева, то, казалось бы, никто и не обратил внимания, что она держит его под руку и послушно идет рядом.

Но достаточно было взглянуть на чеканное лицо Умарова, чтобы понять – «я пришел со своей женщиной». И она танцевала только с ним – впервые в этом зале, и оказалось, что Иванищева – не синий чулок, а вполне женственная особа.