Джером Сэлинджер - Над пропастью во ржи

–Вставай! – говорю. – Хочешь, потанцуем?

Я сам научил ее танцевать, когда она еще была совсем крошкой. Она здорово танцует. Вообще я ей только показал немножко, а выучилась она сама. Нельзя выучить человека танцевать по-настоящему, это он только сам может.

–На тебе башмаки, – говорит.

–Ничего, я сниму. Вставай!

Она как спрыгнет с кровати. Подождала, пока я сниму башмаки, а потом мы с ней стали танцевать. Очень уж здорово она танцует. Вообще я не терплю, когда взрослые танцуют с малышами, вид ужасный. Например, какой-нибудь папаша в ресторане вдруг начинает танцевать со своей маленькой дочкой. Он так неловко ее ведет, что у нее вечно платье сзади подымается, да и танцевать она совсем не умеет, –словом, вид жалкий. Но я никогда не стал бы танцевать с Фиби в ресторане. Мы только дома танцуем, и то не всерьез. Хотя она – дело другое, она очень здорово танцует. Она слушается, когда ее ведешь. Только надо ее держать покрепче, тогда не мешает, что у тебя ноги во сто раз длиннее. Она ничуть не отстает. С ней и переходы можно делать, и всякие повороты, даже джиттербаг – она никогда не отстанет. С ней даже танго можно танцевать, вот как!

Мы протанцевали четыре танца. А в перерывах она до того забавно держится, просто смех берет. Стоит и ждет. Не разговаривает, ничего. Заставляет стоять и ждать, пока оркестр опять не вступит. А мне смешно. Но она даже смеяться не позволяет.

Словом, протанцевали мы четыре танца, и я выключил радио. Моя Фиби нырнула под одеяло и спросила:

–Хорошо я стала танцевать?

–Еще как! – говорю. Я сел к ней на кровать. Я здорово задыхался. Наверно, курил слишком много. А она хоть бы чуть запыхалась!

–Пощупай мой лоб! – говорит она вдруг.

–Зачем?

–Ну пощупай! Приложи руку! – Я приложил ладонь, но ничего не почувствовал. – Сильный у меня жар? – говорит.

–Нет. А разве у тебя жар?

–Да, я его сейчас нагоняю. Потрогай еще раз!

Я опять приложил руку и опять ничего не почувствовал, но все-таки сказал:

–Как будто начинается. – Не хотелось, чтоб у нее развилось что-то вроде этого самого комплекса неполноценности.

Она кивнула.

–Я могу нагнать даже на термометре!

–На тер-мо-мет-ре? Кто тебе показал?

–Алиса Голмборг меня научила. Надо скрестить ноги и думать про что-нибудь очень-очень жаркое. Например, про радиатор. И весь лоб начинает так гореть, что кому-нибудь можно обжечь руку!

Я чуть не расхохотался. Нарочно отдернул от нее руку, как будто боялся обжечься.

–Спасибо, что предупредила! – говорю.

–Нет, я бы тебя не обожгла! Я бы остановилась заранее – тс-с! – И она вдруг привскочила на кровати.

Я страшно испугался.

–Что такое?

–Дверь входная! – говорит она громким шепотом. – Они!

Я вскочил, подбежал к столу, выключил лампу. Потом потушил сигарету, сунул окурок в карман. Помахал рукой, чтоб развеять дым, –и зачем я только курил тут, черт бы меня драл! Потом схватил башмаки, забрался в стенной шкаф и закрыл дверцы. Сердце у меня колотилось как проклятое. Я услышал, как вошла мама.

–Фиби! – говорит. – Перестань притворяться! Я видела у тебя свет, моя милая!

–Здравствуй! – говорит Фиби. – Да, я не могла заснуть. Весело вам было?

–Очень, – сказала мама, но слышно было, что это неправда. Она совершенно не любит ездить в гости. – Почему ты не спишь, разреши узнать? Тебе не холодно?

–Нет, мне тепло. Просто не спится.

–Фиби, ты, по-моему, курила? Говори правду, милая моя!

–Что? – спрашивает Фиби.

–Ты слышишь, что я спросила?

–Да, я на минутку закурила. Один-единственный разок затянулась. А потом выбросила в окошко.

–Зачем же ты это сделала?

–Не могла уснуть.

–Ты меня огорчаешь, Фиби, очень огорчаешь! – сказала мама. – Дать тебе второе одеяло?

–Нет, спасибо! Спокойной ночи! – сказала Фиби. Видно было, что она старается поскорей от нее избавиться.

–А как было в кино? – спрашивает мама.

–Чудесно. Только Алисина мать мешала. Все время перегибалась через меня и спрашивала, знобит Алису или нет. А домой ехали в такси.

–Дай-ка я пощупаю твой лоб.

–Нет, я не заразилась. Она совсем здорова. Это ее мама выдумала.

–Ну, спи с богом. Какой был обед?

–Гадость! – сказала Фиби.

–Ты помнишь, что папа тебе говорил: нельзя называть еду гадостью. И почему – «гадость»? Тебе дали чудную баранью котлетку. Я специально ходила на Лексингтон-авеню.

–Котлета была вкусная, но Чарлина всегда д ы ш и т на меня, когда подает еду. И на еду дышит, и на все.