Джером Сэлинджер - Над пропастью во ржи

–Да погоди же ты, слышишь? Я тебя спрашиваю: они не сказали, в котором часу вернутся домой?

–Нет, не сказали, мама говорила – очень поздно. Папа взял машину, чтобы не спешить на поезд. А у нас в машине радио! Только мама говорит, что нельзя включать, когда большое движение.

Я как-то успокоился. Перестал волноваться, что меня накроют дома. И вообще подумал –накроют, ну и черт с ним!

Вы бы посмотрели на нашу Фиби. На ней была синяя пижама, а по воротнику –красные слоники. Она обожает слонов.

–Значит, картина хорошая, да? – спрашиваю.

–Чудесная, но только у Алисы был насморк, и ее мама все время приставала к ней, не знобит ли ее. Тут картина идет – а она спрашивает. Как начнется самое интересное, так она перегибается через меня и спрашивает? «Тебя не знобит?» Она мне действовала на нервы.

Тут я вспомнил про пластинку.

–Знаешь, я купил тебе пластинку, но по дороге разбил. – Я достал осколки из кармана и показал ей. – Пьян был.

–Отдай мне эти куски, – говорит. – Я их собираю. – Взяла обломки и тут же спрятала их в ночной столик. Умора!

–Д.Б. приедет домой на рождество? – спрашиваю.

–Мама сказала, может, приедет, а может, нет. Зависит от работы. Может быть, ему придется остаться в Голливуде и написать сценарий про Аннаполис.

–Господи, почему про Аннаполис?

–Там и про любовь, и про все. Угадай, кто в ней будет сниматься? Какая кинозвезда? Вот и не угадаешь!

–Мне не интересно. Подумать только – про Аннаполис! Да что он знает про Аннаполис, господи боже! Какое отношение это имеет к его рассказам? – Фу, просто обалдеть можно от этой чуши! Проклятый Голливуд! – А что у тебя с рукой? – спрашиваю. Увидел, что у нее на локте наклеен липкий пластырь. Пижама у нее без рукавов, потому я и увидел.

–Один мальчишка из нашего класса, Кэртис Вайнтрауб, он меня толкнул, когда я спускалась по лестнице в парк. Хочешь покажу? – И начала сдирать пластырь с руки.

–Не трогай! А почему он тебя столкнул с лестницы?

–Не знаю. Кажется, он меня ненавидит, – говорит Фиби. – Мы с одной девочкой, с Сельмой Эттербери, намазали ему весь свитер чернилами.

–Это нехорошо. Что ты – маленькая, что ли?

–Нет, но он всегда за мной ходит. Как пойду в парк, он – за мной. Он мне действует на нервы.

–А может быть, ты ему нравишься. Нельзя человеку за это мазать свитер чернилами.

–Не хочу я ему нравиться, – говорит она. И вдруг смотрит на меня очень подозрительно: – Холден, послушай! Почему ты приехал до с р е д ы?

–Что?

Да, с ней держи ухо востро. Если вы думаете, что она дурочка, вы сошли с ума.

–Как это ты приехал до среды? – повторяет она. – Может быть, тебя опять выгнали?

–Я же тебе объяснил. Нас отпустили раньше. Весь класс…

–Нет, тебя выгнали! Выгнали! – повторила она. И как ударит меня кулаком по коленке. Она здорово дерется, если на нее найдет. – Выгнали! Ой, Холден! – Она зажала себе рот руками. Честное слово, она ужасно расстроилась.

–Кто тебе сказал, что меня выгнали? Никто тебе не…

–Нет, выгнали! Выгнали! – И опять как даст мне кулаком по коленке. Если вы думаете, что было не больно, вы ошибаетесь. – Папа тебя убьет! – говорит. И вдруг шлепнулась на кровать животом вниз и навалила себе подушку на голову. Она часто так делает. Просто с ума сходит, честное слово.

–Да брось! – говорю. – Никто меня не убьет. Никто меня пальцем не… ну, перестань, Фиб, сними эту дурацкую подушку. Никто меня и не подумает убивать.

Но она подушку не сняла. Ее не переупрямишь никакими силами. Лежит и твердит:

–Папа тебя убьет. – Сквозь подушку еле было слышно.

–Никто меня не убьет. Не выдумывай. Во-первых, я уеду. Знаешь, что я сделаю? Достану себе работу на каком-нибудь ранчо, хоть на время. Я знаю одного парня, у его дедушки есть ранчо в Колорадо, мне там дадут работу. Я тебе буду писать оттуда, если только я уеду. Ну, перестань! Сними эту чертову подушку. Слышишь, Фиб, брось! Ну, прошу тебя! Брось, слышишь?

Но она держит подушку –и все. Я хотел было стянуть с нее подушку, но эта девчонка сильная как черт. С ней драться устанешь. Уж если она себе навалит подушку на голову, она ее не отдаст.

–Ну, Фиби, пожалуйста. Вылезай, слышишь? – прошу я ее. – Ну, брось… Эй, Уэзерфилд, вылезай, ну!

Нет, не хочет. С ней иногда невозможно договориться. Наконец я встал, пошел в гостиную, взял сигареты из ящика на столе и сунул в карман. Устал я ужасно.

Когда я вернулся, она уже сняла подушку с головы –я знал, что так и будет, – и легла на спину, но на меня и смотреть не хотела. Я подошел к кровати, сел, а она сразу отвернулась и не смотрит. Бойкотирует меня к черту, не хуже этих ребят из фехтовальной команды Пэнси, когда я забыл все их идиотское снаряжение в метро.