Шмуэль-Йосеф Агнон - Вчера-позавчера

А здесь, в Яффе – море веселит сердце, и зеленые плантации радуют глаз, и гранатовые деревья, сплошь усыпанные алыми плодами, манят сладостными обещаниями. Финиковые пальмы раскачиваются на ветру, и старые сикоморы протягивают свои ветви и дают тебе тень. И белые дома, погруженные в жар, прячутся в зелени плантаций, и виноградники тянутся со всех сторон, и каждый день привозят свежий дешевый виноград из поселений, а каждая виноградина – как стакан хорошего вина. Хочешь – ты покупаешь себе виноград, а потом сидишь себе в тени дерева в саду барона, обрываешь ягоды и ешь, обрываешь ягоды и ешь… Хочешь – поднимаешься на высокий холм и смотришь на Яффу, красу морей.

И еще одно преимущество есть у Яффы перед Иерусалимом: куда бы ты ни пошел, везде встретишь друзей. Заходишь в кафе – встречаешь там деятелей ишува и слышишь, что делается в Эрец. А иногда приходит Мордехай бен Гилель ха Когэн. Мордехай бен Гилель – не из завсегдатаев кафе, но в перерывах между собраниями и заседаниями он заходит, садится во главе стола и рассказывает о том, что он сказал такому-то товарищу министра в Петербурге и что сказал ему русский консул в Иерусалиме, когда он предстал перед ним, разукрашенный всеми медалями, полученными от властей; и кажется тебе, что ты находишься в центре мира. Заходишь ты в столовую – никто не кривится от того, что ты маляр, ведь здесь ремесло приносит почет и уважение человеку, владеющему им. Выходцы из хороших семей, занимающиеся ремеслом, облагораживают ремесло. А вот в Иерусалиме образованная часть общества прославляет труд и приветствует лидеров рабочих, однако к простому рабочему отношение иное. Велик труд все то время, пока не слышен запах его пота. И ничего удивительного, в городе, о котором известно, что его ремесленное училище подвергнуто бойкоту – как может там ремесло вызывать уважение? Поэтому в Иерусалиме ко всем мастеровым относятся с пренебрежением, а сами ремесленники низкого о себе мнения, и не чувствуют никогда удовлетворения от своего труда, и не услышишь, чтобы они пели за работой. И студенты «Бецалеля», которые, казалось, должны были бы приблизить к себе Ицхака, отдаляются от него, чтобы не причислили этого маляра к ним. Все еще помнит Ицхак того художника, которого встретил в Иерусалиме. Как спросил его Ицхак о малярах, и как тот смотрел на него – так смотрит человек на нечто недостойное его внимания, на что не стоит тратить взгляда.

В канун субботы, пока еще не стемнело, спустился Ицхак к морю – так поступают жители Яффы, которые окунаются в море в честь субботы. Он увидел там группу молодых людей. Одни стояли раздетые и грелись на солнышке, а другие погрузились в синие волны; один опрокинулся навзничь, а второй пристроился рядом; один исчез вдруг в глубине, и вынырнул, и закачался на волнах, а второй схватил за пятку своего товарища, как бы пытаясь утопить его, но друг его оказался сильнее – вскочил ему на плечи, и оба они исчезли и поднялись снова, как существо с двумя головами. Тем временем прыгнул третий и взобрался им на спины, поднимая при этом обе руки вверх, будто бы держит он солнечный диск, чтобы тот не упал в море. Так развлекались гимназисты, им не надо заботиться о заработке, и они с полудня в канун субботы и до утра в воскресенье – свободны.

Сказал один своему товарищу: «Хорошо, что есть суббота в мире!» – «Да ну? – ответил ему его приятель. – Хорош ли субботний день, я не знаю, но уж канун субботы – точно хорош». Сказал ему первый: «Без субботы нет кануна субботы». – «Что ты говоришь? – ответил ему приятель. – Не из ешивы ли Лиды ты, где учат Гемару вместе с логикой?» Сказал ему первый: «А ты, так как ты не учил Гемару, в твоей башке нет ни капли логики, уж точно».

Тем временем зашло солнце и опустилось в море. Небесный свод на западе заалел, и морские волны поднялись. Море взревело, и внезапно наступила тишина. Подняло море наверх пену, и пена покрыла гребни волн, которые изменили свой цвет, как мир этот между небом и землей и между морем и небом. И небо и земля тоже изменили свою природу, и какие-то неуловимые волны страсти затрепетали в мировом пространстве, волны страсти, которые невозможно ощутить ни одним из пяти органов чувств, но они захватывают сердце, ведь оно само – той же природы. Каждый из купальщиков, кто еще был в море, вынырнул из волн и поднялся на берег, вытерся и оделся; причем каждый из них чисто выбрит, и усы у них подправлены, потому что перед тем, как пойти к морю, все они побывали у парикмахера.