Шмуэль-Йосеф Агнон - Вчера-позавчера

Итак, вступил он на улицу Яффо и не сворачивал ни влево и ни вправо, ни к водоему Мамилы, ни в другие места, но только шел все вперед, пока не дошел до водоема субботников. А когда подошел к водоему субботников, не свернул к отелю Каменеца, чтобы порыться там в мусорных баках, и не свернул на Русское подворье поиграть с монахами, но шел дорогой, ведущей в Меа-Шеарим. Ступал шаг вперед и два шага назад, два шага назад и полшага вперед, удивляясь сам себе, что вот ведь идет он и не боится. От множества мыслей измучился он и сел передохнуть. Подумал, что, может быть, стоит ему вернуться тем же путем, что пришел, и пойти в Меа-Шеарим в другой день? Почувствовали ноги его неуверенность, договорились друг с другом и снова пошли, – и дошли до Мусрары, поблизости от Меа-Шеарим. Увидел он большой дом, окруженный изгородью из камня и железа, и деревья окружают дом, и кроны их свешиваются наружу. И хотя пыль покрывала их и не заметна была их зелень, почуял он обонянием, что это – деревья. Подумал: пока не минет день, посижу в тени дерева, и отдохну немножко, и обдумаю дорогу. Взглянул на свои ноги, готовы ли они идти с ним? Послушались они его и пошли с ним.

Вошел он под сень деревьев и отыскал себе укромное местечко. Сидел и наблюдал оттуда. Увидел группу девочек. Были среди них ашкеназки, бухарки, грузинки, сирийки, мидианки, сефардки, иранки, йеменитки и девочки из других общин Иерусалима, и все они одеты в синие платья, и все они кривят лица и втягивают губы, и странные звуки выходят из их ртов. Понял Балак, что они говорят на языке другого народа, но какого именно – не понял, хотя он и знал семьдесят языков, как большинство иерусалимских собак. Но так как это была школа и основали ее наши братья, евреи Англии, понял он слово за слово, что язык этот был английским. Усмехнулся он сквозь зубы и подумал, дочери народа Израилева – умницы они, выучили они и этот язык. Если бы был Шолом-Алейхем здесь, то сочинил бы прекрасную новеллу. Какую именно? Берет он девочку из этой школы и выдает ее замуж за мальчика из другой школы; он не понимает ее языка, а она не понимает его, тошно им становится жить друг с другом, и они идут к судье разводиться; судья не знает иностранных языков, и не понимает их обоих – чего они хотят, – и не приходит им на помощь. Возвращаются они домой без развода и еще сильнее злятся друг на друга. Видит муж, что языки созданы только для того, чтобы не понимали люди друг друга, решается и берет закон в собственные руки. Выполняют руки его приказ: бьют, и избивают, и наносят раны. А она ведь женщина изнеженная, учеба высосала ее кровь, и нет у нее сил драться. Раз так, что же она делает? Берет горшок за горшком и швыряет их перед мужем, пока не вышвырнуты все горшки и не разбиты, когда же разбиты все горшки и не в чем готовить – нечего ему, мужу, искать в этом доме. Едет он в Яффу и отплывает в левантийские страны. Остается жена без мужа и без средств, и идет, и нанимается в услужение. Говорит с ней хозяйка дома по-русски или на идише, а она отвечает ей по-английски. Сердится хозяйка дома, что служанка смеет знать язык, который она, госпожа, не понимает, а служанка не уважает свою госпожу за то, что та не понимает по-английски. Заставляет ее работать сверх сил госпожа, пока она не сбегает от нее и не идет в другое место, а оттуда – опять в другое место, и всюду чувствует эта женщина, что не понимают ее языка. Возвращается эта несчастная в свой дом и сидит одинокая и печальная, без средств к существованию и безо всего.

Сидел Балак в своем укромном местечке и смеялся про себя над еврейскими проблемами. Тем временем начало темнеть. Вспомнил, куда собирался он идти, и вспомнил все те напасти, которые пали на него там. Уперся лапами в землю, и согнулся, и снова лег, скорчившись весь, и казалось, что не сдвинется он с места. Вдруг навострил уши, и начал принюхиваться, и изогнул хвост дугой подобно половине колеса телеги, и встал со своего места, и пошел. И куда? В Меа-Шеарим – а мы-то сомневались, что он туда пойдет… Но если он знал, что это место – опасное, как же он отправился туда, ведь запрещено подвергать себя смертельной опасности? Дело в том, что в эту минуту он увидел реб Гронема Придет Избавление, а у реб Гронема плащ спускается до ног и волочится по земле. Пристроился он к нему, и спрятался в полах плаща, и вошел вместе с ним, и люди не заметили, что собака идет с реб Гронемом.

А как только увидели жители Меа-Шеарим реб Гронема, то побежали ему навстречу, потому что все гоняются за словами наставлений, любят укоры и назидания. Выказали они ему любовь и уважение и попросили его сказать драш.