Мэри Рено: Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)

Бьюри и другие историки подчеркивали прямую связь между ограничением поставки воды и увеличением потребления вина в армии. Аристобул, неотлучно бывший при дворе на всем протяжении правления Александра, сообщает, что царь, как правило, до глубокой ночи сидел за чашей вина, разговаривая с друзьями, но никогда по-настоящему не напивался. Если верить Плутарху, к концу подобной вечеринки Александра неизменно охватывала эйфория – феномен, который и сегодня можно наблюдать на банкетах, где одни гости пьют, сколько пьется, а другие проявляют умеренность. Как известно, подобные пирушки были характерны для македонцев еще до царствования Александра.

Слухи о том, что царь был отравлен, во множестве распространялись на протяжении столетий после смерти Александра, но они никак не соответствуют детальному описанию симптомов его последней болезни. Потеря голоса – фатальный знак, который был хорошо известен врачам до открытия антибиотиков: пневмония. Плеврит в данном случае – практически неизбежное осложнение ввиду маллийской раны. Аристобул рассказывает, что Александр выпил вина во время приступа лихорадки и впал в горячечный бред; он не сообщает, что Александр потребовал принести ему вина. Если ему подали чашу со злым умыслом, то с точки зрения морали он действительно был отравлен, и присутствие поблизости смертельного врага вроде Кассандра не следует недооценивать.

Курций донес до нас историю о том, что тело Александра было найдено не подвергшимся разложению, вопреки летней жаре и затянувшемуся поиску бальзамировщиков, – в чем, безусловно, повинен хаос, воцарившийся в оставшемся без правителя Вавилоне. Называемый срок – шесть дней, – разумеется, абсурден; вполне вероятно, впрочем, что глубокая кома могла обманывать наблюдателей в течение многих часов до наступления смерти. Бальзамировщики справились со своей задачей великолепно. Август Цезарь, посещавший могилу македонца в Александрии, признавал красоту его черт три века спустя.

В описании смерти Гефестиона присутствуют явные симптомы тифа, при котором аппетит часто возвращается к пациенту еще до рубцевания пораженных участков кишечника. В таком случае твердая пища способна пробить стенку желудка и стать причиной быстрой гибели. История нашего века знает пациентов с аналогичным диагнозом, убитых в больницах сердобольными родственниками, приносившими им пищу. Вареного цыпленка, размерами схожего с нынешней курицей бентамской породы, для Гефестиона было более чем достаточно. Отравление, однако, также вполне вероятно.

В эпизоде с заговором царских телохранителей я следовала сообщению Арриана, хотя нахождение в бумагах Каллисфена писем от Аристотеля – не более чем мое личное предположение. Дружеская переписка Александра со своим бывшим наставником прерывается по неизвестной причине как раз в это время.

Романтическую фигуру Роксаны я не стала очерчивать с беспочвенным скептицизмом. Нет нужды отбрасывать этот брак как политический; ее положение не было особенно высоким, тогда как о ее красоте упоминают все. Уже два месяца спустя, впрочем, в спальню Александра смело входил стражник, уверенный, что не застанет с ним жены; к тому же нам известны действия, предпринятые Роксаной после смерти мужа. Она не стала тратить время на оплакивание. Она послала Стратере – с такой скоростью, что ее письмо обогнало новости! – подписанное именем Александра требование срочно прибыть в Вавилон. Где и убила соперницу, едва та приехала.

Сисигамбис, царица-мать Персии, узнав о смерти Александра, попрощалась с семьей и, закрывшись без пищи и воды, скончалась пять дней спустя.

Митра, которую носили персидские цари и чье использование Александром стало предметом стольких споров, не имеет ни малейшего сходства с головным убором современных священников. Она прилегает к голове, напоминая шлем с длинными щитками по бокам и сзади. Верхняя часть заострена: это знак царской власти, тогда как сатрапы отдельных провинций носили плоскую митру. Вокруг митры повязывалась багряная лента вместо венца.

При написании книги, составляя портрет Александра, я принимала во внимание и события, которые не могли войти в мой роман по одной простой причине – Багоас не мог знать о них. Призываю читателей помнить: лишь через сто лет после смерти Александра горстка философов впервые задалась вопросом о моральной подоплеке войн. Во времена Александра вопрос стоял несколько иначе: не «воевать или не воевать», а «как именно воевать». Стоит отметить, что наиболее благосклонные к Александру хронисты – Птолемей и Аристобул – одновременно были теми, кто знал его и общался с ним в походах. Они написали свои труды впоследствии, уже после смерти царя, с единственной целью: восстановить справедливость.