Френсис Фицджеральд - Ледяной дворец

– Значит, правда?

– Ничего себе вопрос!

– Одна знакомая сказала, что ты помолвлена с янки, с которым познакомилась прошлым летом в Ашвилле.

Салли Кэррол вздохнула.

– Не город, а старая сплетница.

– Не выходи за янки, Салли Кэррол. Что мы без тебя будем делать?

Салли Кэррол минуту помолчала.

– За кого же прикажешь выходить? – спросила она.

– Предлагаю свои услуги.

– Милый, – развеселилась она, – где тебе содержать еще и жену? И потом, я слишком хорошо тебя знаю, я не смогу влюбиться в тебя.

– Это не причина, чтобы выходить за янки, – настаивал Кларк.

– А если я его люблю?

Он покачал головой.

– Это невозможно. Он не нашей породы.

Автомобиль встал перед широко раскинувшимся ветхим домом, и разговор прервался. На пороге появились Мэрилин Уэйд и Джо Юинг.

– Здравствуй, Салли Кэррол!

– Привет!

– Как жизнь?

– Салли Кэррол, – спросила Мэрилин, когда машина тронулась, – ты помолвлена?

– Господи, откуда это все пошло? Хоть не смотри на мужчину – сразу весь город объявит женихом и невестой.

Зацепив взглядом гайку над дребезжавшим ветровым стеклом, Кларк неотрывно глядел вперед.

– Салли Кэррол, – с неожиданным чувством спросил он, – ты что, не любишь нас?

– Кого?

– Ну, всех нас?

– Ты сам знаешь, Кларк, что я вас люблю. Я всех здесь обожаю.

– Тогда зачем выходить замуж за янки?

– Не знаю, Кларк. Я еще ничего не решила… только мне хочется поездить, посмотреть людей. Я хочу развиваться, увидеть настоящую жизнь.

– Что-то я не пойму.

– Я вас всех люблю, Кларк, – и тебя, и Джо, и Бена Эррота, но у вас впереди…

– Одни неудачи, что ли?

– Да. Я даже не про деньги говорю, в вас вообще есть что-то незадачливое, грустное… не могу я тебе объяснить.

– И все потому, что мы остаемся в Тарлтоне?

– Конечно, Кларк, и еще потому, что вам здесь нравится, что вы ничего не хотите менять, не хотите думать, стремиться.

Он кивнул, и она сжала его руку.

– Я бы и не хотела видеть тебя другим, Кларк, – мягко выговорила она. – Ты очень славный. Я никогда не перестану любить все, из-за чего ты пропадаешь, – что ты живешь вчерашним днем и вообще коптишь небо, что ты такой безалаберный и добрый.

– И все равно уезжаешь?

– Да, потому что я никогда не смогла бы выйти за тебя замуж. Никто не займет твоего места в моем сердце, но если я здесь останусь, я не буду знать покоя. У меня будет такое чувство, словно я заживо себя схоронила. Понимаешь, во мне две души. Ты любишь ту, которая все время спит; а на другую нет угомона, из-за нее я бываю как сумасшедшая. И в других краях она может мне пригодиться, она будет при мне и тогда, когда я утрачу свою красоту.

Порыв прошел, она оборвала себя и, сразу загрустив, вздохнула:

– Да что говорить…

Медленно опустив голову на спинку сиденья, она подставила пахучему ветерку полуприкрытые ресницами глаза и растрепавшиеся стриженые волосы. Они уже выехали из города, с обеих сторон их обступало изумрудное буйство кустарников и травы, высокие деревья осеняли дорогу милосердной крапчатой тенью. По пути попадались убогие негритянские хижины с обязательным седым стариком, курившим кукурузную трубку на порожке, и стайкой полуголых негритят, прогуливавших по некошеной траве перед домом своих растерзанных кукол. Вдалеке, изнемогая, лежали хлопковые поля, и даже работники казались бесплотными тенями, которые сошлись не поработать, а кое-как исполнить некий обряд, издревле принятый здесь в эту пору. И все это сонное царство, эти деревья, лачуги и мутные реки затоплял зной, который был не наказанием, а милостью неба, одарявшего землю материнским теплом.

– Приехали, Салли Кэррол!

– Ребенок спит без задних ног.

– Отмучилась, бедняжка, лень ее сгубила.

– Вода, Салли Кэррол! Холодненькая!

Она открыла сонные глаза.

– Надо же, – улыбнувшись, пробормотала она.

В ноябре из своего северного города приехал на четыре дня Гарри Беллами – высокий, широкоплечий, энергичный. В его планах было решить вопрос, остававшийся открытым с лета, со времени их встречи в Ашвилле. И вопрос решился быстро – хватило нескольких безмятежных полуденных часов и вечера у жаркого камина. Гарри Беллами подходил ей по всем статьям, не говоря уже о том, что она его любила, то есть предназначенной для этого стороной ее души он завладел всецело. А в душе Салли Кэррол всему было свое место.

Перед его отъездом они под вечер пошли гулять, и она почувствовала, как ноги сами ведут ее любимым маршрутом – на кладбище. Ласковое закатное солнце серебрило камни, золотило зелень, и у железных ворот она в нерешительности остановилась.