После этого работа ОМ над стихами прерывается на вторую половину 1935 г. и почти весь 1936 г. Летом он едет в Воробьевский район в надежде написать очерк, зимой – в тамбовский санаторий, следующим летом – отдыхает в Задонске. Постепенно он лишается всякой работы, числится инвалидом. Стихи начинаются вновь в декабре 1936 г. и идут без перерыва до отъезда из Воронежа в мае 1937 г. Поначалу они оптимистичны. Первым стихотворением было «Из-за домов, из-за лесов…» – «я ведь тоже, как этот гудок», говорил ОМ (НЯМ). Цикл стихов о непокорном щегле (которого ОМ подарил сыну квартирной хозяйки) – «Когда щегол в воздушной сдобе…»( Саламанка – старинный испанский университет; сперва строки 3–4 были: «Он покраснел, и в умной злобе Ученой степенью повит»), «Мой щегол, я голову закину…», отколовшееся от него четверостишие «Подивлюсь на свет еще немного…», тем же размером написанное (по журнальной фотографии?) воспоминание о Ленинграде «Нынче день какой-то желторотый…»(желторотый, как щегол). Верность себе («до чего ты щегловит») и жажда «подивиться на свет» – общая их тема. Полусерьезно к ним примыкает четверостишие в старой манере «Я в сердце века, путь неясен…»( посох – путь, медь памятника – цель); на записи ОМ сделал приписку «Это для дурней» и подписался «Гурий Верховский» (Юрий Верховский – поэт-символист, добрый, аккуратный и неглубокий). Другое четверостишие без начала и конца, «А мастер пушечного цеха…» – насмешку над неуклюжей «москвошвеевской» одеждой – НЯМ бережно сохранила только потому, что в нем можно было вообразить памятник Ленину.
Два очень непохожих стихотворения выросли из одного и того же жизненного случая. У воронежской правоверно-советской писательницы О. Кретовой родился ребенок и только что начал улыбаться – ОМ откликается стих. «Когда заулыбается дитя…», в котором на эту радостную готовность к познанию встает из хаоса мир, желая быть познанным. Но улыбка эта еще бессмысленна – и ребенок превращается в ненавистно-пассивного Будду, улыбающегося в сонном окаменении ( «Внутри горы бездействует кумир…»). Сдвиг этот происходит стихийно, варианты отдельных строк примериваются наудачу, и ОМ сам теряется в сомнениях, о ком он пишет стихи, то ли это его петербургский знакомец В. К. Шилейко (1891–1930), поэт и востоковед, второй муж Анны Ахматовой (вариант последней строчки: «И начинает жить, когда приходят гости»), то ли это Сталин, замуровавшийся в Кремле (последняя строчка: «И исцеляет он, но убивает легче»). Атлантов миг – как в мифе об Атлантиде материк погружается под воду, так здесь материк встает из-под воды. Кошениль – насекомое, из которого добывается ярко-красная краска, часть «индийской радуги». От образа улитки рта, готового впитывать стихию людского языка, является, в свою очередь, стих. «Не у меня, не у тебя – у них…»: родовые окончанья здесь не только грамматические понятия ( -ла, – ло и пр., ср. «Славянскую женственность» Вяч. Иванова), но и родовая преемственность поколений. На вопрос «кто это «они» – народ? – ‹ОМ› ответил, что нет – это было бы слишком просто» (НЯМ). Однако иное понимание вряд ли возможно. Тростник – одновременно и человек как «мыслящий тростник», и флейта как дышащий тростник. В одном из вариантов «Когда заулыбается дитя…» (дитя – агнец Божий) кончалось строкой «Ягненка гневного разумное явленье» – отсюда развилось стих. «Улыбнись, ягненок гневный, с Рафаэлева холста!..», описание Мадонны с младенцем на фоне скалы, пещеры и синего неба; точный прототип этой стихотворной картины вряд ли поддается отождествлению («тоска по Эрмитажу», по выражению НЯМ).
Воспоминания о Задонске летом 1936 г. вошли в стих. «Сосновой рощицы закон…» – «сосновая рощица была перед нашим домом в Задонске на пригорке, открытом ветрам» ( НЯМ) – и «Пластинкой тоненькой жиллета…»( жиллет – безопасная бритва, ср. о ней в «Четвертой прозе», гл. 6; ОМ систематически писал «жилет»). Эол – бог ветра, эоловой арфой назывались струнные инструменты, звучащие под ветром. Рюисдалевы картины – рощи в пейзажах голландского художника Я. Рейсдаля (1628–1682); последовательность описания – рощи, поле, река.
Воспоминания о летней поездке в Воробьевский район и о зимней поездке в Тамбов на Дне соединились в стих. «Ночь. Дорога. Сон первичный…», к которому примыкают «Вехи дальнего обоза…»(вид из окна тамбовского санатория), «Где я? Что со мной дурного?..», «Шло цепочкой в темноводье…»и «Как подарок запоздалый, ощутима мной зима…»(холода в тот год установились рано, но снег лег поздно (НЯМ), отсюда степь беззимняя ) . Дворянское угодье – Воронеж до революции считался «дворянским городом». Фанерный рисунок – Воронежской области с городами-фонариками находился на междугородной телефонной станции, где часто бывали ОМ и НЯМ. Анна, Россошь и Гремячье – названия райцентров Воронежской области. Поэт А. В. Кольцов (1809–1842) с его несчастливой судьбой родился в Воронеже и работал прасолом в степи, поэтому она – мачеха Кольцова. Прикованность Кольцова к Воронежу задала мотив и стих. « Я около КольцоваКак сокол закольцован…»: бор привязан к ноге, как ядро каторжника, ожидание вестника о помиловании – тщетно; дом без крыльца – тогдашний дом, где жил ОМ, глубоко осел в землю, окна были на полметра над поверхностью. Параллельно ему стих. «Когда в ветвях понурых…»: шуршат сучья, молчат птицы, пора сесть в похоронные сани по языческому обряду.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу