Джеймс Джойс - Дублинцы. Улисс (сборник)

Гомеров пландержится на незыблемом догмате: Молли – Пенелопа. Как всякий подлинный догмат, этот тезис содержит в себе непостижимое разумом противоречие, но от этого ничуть не колеблется (увы, лишь для верующих). В эпилоге, после свершившейся сублимации, автору уже важен лишь символический аспект догмата, и утверждаемые им соответствия таковы: Пенелопа – Земля, ткань Пенелопы (что она ткет и распускает, XIX, 149–150) – движение. Земля или Матерь-Гея – Молли, как мы знаем из «Итаки»; развитие же эпизода виделось автору подобным круговращательному движенью Земли (см. ниже).

Тематический план. Роль и назначение эпизода – эпилога исчерпывающе выражает лаконическая фраза автора: «Молли должна поставить свою подпись на Блумовом паспорте в вечность». Исполнение «подписи» складывается из двух взаимно симметричных и тесно связанных задач: построение женской речи и построение женщины – собственницы речи. После всего, что было проделано в романе, новый ведущий прием, женский поток сознания, кажется не так сложен (да и не совсем нов, мы уже видели девичий поток сознания в «Навсикае»). Как уж сказано, главная черта этого потока – текущая, льющаяся, слитная речь, подобная речному теченью. Стихия речи и стихия реки достигают у Джойса удивительного, уникального сходства. Монолог Молли льется сплошным потоком, но этот поток – не грубая масса, вся разом увлекаемая в одном направлении, как по трубе. В нем есть внутренняя структура и форма. Слова в монологе связываются между собой, образуют синтаксические блоки и части фраз; возникают темы, они развиваются, ветвятся, подобно струям потока, поворачивают, переплетаются меж собой – и все это льется, не обрываясь, без конца течет и течет… Перед нами явно – вольная река, с прихотливым течением, струями, перекатами, порогами: последнее опять буквально, ибо семь раз поток речи, не прерываясь, вдруг делает перепад – абзац. От этой модели речи – реки прямая нить ведет к «Поминкам по Финнегану», где связь речной и женской стихий закреплена в мифологическом образе Анны Ливии Плюрабелль, жены дублинского трактирщика и одновременно – дублинской реки Лиффи. И ясно уже, что для Джойса нет, собственно, двух разных задач. Построение речи уже и есть построение женщины, в нем есть все, и итог построения, река, равно представляет речь и рекущую. Как в речи Молли текучи границы между словами и фразами, так в ее мире, как писал Джойс, «нет резких линий, которые бы отделяли одну личность от другой» (ср. Тематический план «Евмея»). Это соответствие читатель легко может развить дальше.

Но эпизод утверждает и другое символическое соответствие. Молли – Земля: и на этом соответствии стоит общая концепция, общий образ эпизода, ибо именно образом он виделся своему автору:

«Эпизод имеет 8 фраз. Он начинается и кончается женским словом „да“. Он вращается словно огромный земной шар медленно уверенно ровно, вокруг собственной оси, имея 4 кардинальные точки, женские груди, жопа, матка и пизда, выражаемые словами: потому что, зад… женщина, да . Хотя он, вероятно, более неприличен, чем любой предыдущий, мне кажется, что он абсолютно здоровая упитанная аморальная плодовитая ненадежная завлекающая лукавая ограниченная осторожная равнодушная Weib (баба – нем.)» (из письма Баджену 16 авг. 1921 г.).

Этот текст резюмирует существо Джойсовой реконструкции женщины. Сегодня есть мнения, с передовых феминистских позиций отвергающие эту реконструкцию полностью: «Монолог Молли – набор старомодных сексистских клише… Перед нами не столько портрет женщины, сколько традиционалистская мужская фантазия на тему определенного типа женственности», – утверждает Д. Килберд в комментарии к ASE. Хотя можно признать у Джойса известную сгущенность красок, гиперхарактерность, однако вопиющая идеологическая тенденциозность таких отзывов очевидна. Реконструкции невозможно отказать в острой наблюдательности, роскошном богатстве деталей, создании впечатляющего образа. Тут спорить не о чем. Но спорят, и очень спорят о другом: что же за образ перед нами? Какая-то женщина, какой-то из женских типов – или же нечто большее: сама Женщина, сама женская природа в ее всеобщности и ее полноте? Джойс, не вступая в споры, тем не менее допускал исключительно второе. Он был категорически, безоговорочно и непоколебимо убежден в том, что в своей Пенелопе раскрыл истинную душу, истинную натуру женщины как она есть, раскрыл само женское начало, сакраментальное Ewig-Weibliche. И когда не раз в его присутствии сами женщины говорили, что его Молли отнюдь не представляет их всех, он только хитро и снисходительно посмеивался. Он знал лучше.