Навстречу осаждавшим наш дом спешила моя бабушка Загидат. Не ожидая высказывания жалоб и угроз, ибо ей и без того было понятно, в чем дело, она, придав своему лицу многострадальное выражение, истерически похлопывая себя обеими руками по увесистым бедрам, начинала громко причитать:
– О великий Аллах! О владыка, справедливейший из судей! За что ты послал на мою голову такое наказание? Ну что я могу поделать? Берите ее! Делайте, что хотите, пусть она станет жертвой вашей!
Последние слова, видимо, оказывали соответствующее воздействие на родителей пострадавших. Сменив гнев на милость, они начинали сочувственно успокаивать мою хитрую бабушку, которая успевала смазать глаза слюной и, сделав вид, что плачет, вытирала их уголками своего платка.
После этого шум прекращался, мои противники отступали, покинув позиции, а бабушка, осушив глаза, начинала наступление в сторону моей «крепости».
– Ах ты, паршивая девчонка! Да сколько же можно? Из-за тебя скоро все село восстановится против нас! Я тебе сейчас задам!
Она хватала палку и делала движение в мою сторону.
Но вот раздавался властный голос моего дедушки:
– Женщина, отойди! Девочка не виновата в том, что Бог по ошибке придал ей женский облик. Она должна была родиться мужчиной! И вовсе нет ничего плохого в том, что наша внучка умеет постоять за себя!
– Постоять за себя? Да разве кто-нибудь трогает? Ты, старый, не видишь ничего, а я видела, как при появлении на улице этой «божьей ошибки» бедные дети разлетаются во все стороны, словно воробьи от коршуна.
– Было бы хуже, если бы она в испуге бежала вместе с ними, – говорил мой дедушка, поглаживая меня по голове и благословляя на новые «ратные подвиги».
Видно, любил меня дедушка. С одной стороны, ему говорили, что я чем-то на него похожа, а с другой – за ту заботу, внимание, которые я оказывала ему. Без всякого принуждения несколько раз в день я наполняла его медный кувшин водой, подавала таз, поливала из кувшина на руки и на ноги, когда он совершал омовение. Ежедневно в полдень я отводила его в уборную и ждала за дверью, чтобы привести обратно в дом, а главное, беспрекословно исполняла все, что он скажет.
Мой драчливый характер дедушку не беспокоил. Он был твердо убежден, что со временем я окончательно поумнею. А некоторые были уверены в моей неисправимости. Они говорили: «Жаловаться на нее Исмаилу бесполезно. У этого слепого – слепая любовь к своей дрянной внучке. С божьей помощью он окончательно испортит ее баловством».
В доме моего дедушки, как во всяком порядочном доме, был кот, которого никак не называли, и жил пес по кличке Китмир.
В соседнем дворе жила собака Аргут.
Надо сказать, что всех собак в нашем ауле называли или Китмир, или Аргут, независимо от породы. Других кличек не было потому, что у нас в горах водилась одна порода – кавказские овчарки. Не назовешь же какого-нибудь волкодава Кнопкой, Тузиком или Бобиком, как в городе, где встречаются собаки величиной с крысу.
У нашего Китмира не было двух зубов. Дядя Пир-Будаг говорил, что они выпали от старости.
Китмир был очень миролюбивым и умным псом. Он ни на кого не лаял – и не было нужды зря поднимать шум, в особенности средь бела дня. У нас в селе в то время не было ни одного вора. Люди, уходя из дома, не вешали замки на двери.
В отличие от Китмира соседский пес Аргут был молод и глуп, лаял попусту и днем, и ночью.
Сын хозяина соседнего двора Иса все время дразнил и злил Аргута. Он говорил: «Если щенка или собаку все время злить, она, в конце концов, станет очень злой».
Мой дядя Пир-Будаг уверял, что первым признаком собачьей злости является положение хвоста. Если хвост висит – собака совсем не злая. Если хвост трубой – средней злости, а если вдруг свернут колесом – эта собака очень злая.
У нашего Китмира хвост иногда висел, а иногда бывал задран. У Аргута тоже.
Однажды Иса спросил меня:
– Как ты думаешь, кто сильнее – ваш Китмир или наш Аргут?
Я, конечно, ответила, что наш Китмир сильнее, хотя сама не была уверена в этом.
Тогда он предложил:
– Давай посмотрим. Веди своего Китмира на улицу, а я приведу Аргута, заставим их драться.
Мне не хотелось: все же Китмир был старый, у него не было двух зубов, а Аргут – моложе и сильнее. Но делать было нечего, я вывела Китмира со двора.
Иса с Аргутом ждали меня на улице.
Мы подвели друг к другу своих собак. Они стали обнюхиваться, но драться не хотели, видимо, не желая нарушать добрососедских отношений.
Читать дальше