С суеверным страхом, зажмурив глаза, я боялась пошевелиться, чтобы не полететь туда, где меня не отыщут не только люди, но и голодные орлы, гнездящиеся на вершинах этих вздыбленных гранитных громад.
Та страшная ночь тянулась, как кошмарная вечность, в полузабытьи, в полусознании. Порой меня охватывало отчаяние и хотелось, чтобы наступил конец, и лишь сила инстинкта самосохранения, наверное, удерживала меня от рокового рывка вниз.
Конечно же, я не знала, что там, наверху, возле «Убежища шайтанов», и внизу, в ущелье, с факелами в руках мучаются в поисках родные, близкие и поднятые по зову глашатая сельчане. И еще я не знала, что дедушка пригрозился убить бабушку и Пир-Будага, если меня не отыщут. И что он, не находя себе места, то ходил по комнате от стенки к стенке, то горячо молился в отчаянии, обратив невидящие глаза к Всевышнему. Я, ни жива, ни мертва, с едва теплящейся надеждой на спасение, открывала глаза и, запрокинув отяжелевшую голову, поглядывала вверх на небо.
Когда прошла эта вечность длинной в короткую летнюю ночь, и я увидела над головой кусочек посветлевшего неба, и когда этот свет стал рассеивать мрак в верхней части бездны, я облегченно вздохнула, посчитав, что духи зла, испугавшись света, исчезнут и, значит, не тронут меня. Собрав остаток сил, я снова запрокинула голову, чтобы закричать, но не звук, а что-то похожее на писк вырвалось из горла.
А там наверху удрученные безрезультатными поисками коммунары во главе с дядей Арслан-Беком строили догадки. Одни говорили, что меня уволокли и съели волки. Другие, в особенности женщины, уверяли, что меня утянули в свое убежище черти.
Один лишь старый Китмир, видимо, знал, где я нахожусь. Он то и дело бегал от шатра к злополучному обрыву, где обнюхивал края и, вытянув голову, старался заглянуть в пропасть.
Известный в нашем селе охотник Муса, как человек опытный и знающий собак, обратил внимание на поведение Китмира. Он пошел за ним, осмотрел край обрыва, попытался заглянуть вниз и услышал слабый писк.
Громкими криками он созвал людей и предложил опустить в этом месте кого-нибудь, обвязав веревкой. К счастью, крепкая веревка, прочная, как канат, оказалась у предусмотрительного Арслан-Бека.
– Спустите меня, – сказал он, обвязываясь веревкой.
– Нет, пусть спуститься Пир-Будаг, – сказала бабушка.
Дядя Арслан-Бек затянул веревку вокруг пояса брата.
Несколько мужчин ухватились за концы, и дядя Пир-Будаг, упираясь ногами в отвесную каменную стену, пошел вниз. Достигнув того уступа, на котором сидела я, он чуть не наступил ногой мне на голову. Успев отдернуть ногу, он радостно закричал:
– Здесь! Она здесь! Жива!
И, схватив меня обеими руками, крепко прижал к себе и снова крикнул:
– Тяните обратно!
Когда нас подняли, бабушка вырвала меня из рук дядя Пир-Будага, прижала к груди и присела, обессилев от радости. Я увидела над собой десятки склоненных лиц, полных любопытства и удивления. Все вокруг, перебивая один другого, о чем-то расспрашивали меня. А я, ничего не понимая, только хрипела.
Потом дядя Арслан-Бек посадил меня на плечо и понес домой. Кто-то из мальчишек успел прибежать в село и сообщил, что меня нашли. Глашатай влез на крышу и оповестил аул.
Пока меня несли домой, наша сельская сватья побежала к моему дедушке и стала кричать:
– Радостная весть! Радостная весть! Отец наш, Исмаил, давай магарыч! Лейла нашлась! Ее несут.
Дедушка вынул из рукава своей шубы кошелек и дал хитрой сватье серебряный рубль.
Когда дядя Арслан-Бек вошел в дом и посадил меня на дедушкину постель, старик, протянув дрожащие руки, привлек меня к себе, обнял и что-то начал шептать. Наверное, благодарственную молитву Аллаху за то, что я осталась жива. Когда моя щека коснулась его щетинистой бороды, я почувствовала влагу. Не знаю, плакал он или мне почудилось. Мужчины наши не плакали, что бы ни случилось. Слезы расценивались как проявление слабости. Потом дедушка сказал Арслан-Беку:
– Сын мой, эта чужая земля не принесет нам добра, потому что она отнята, а не отдана от души. За ней тянутся сердца владельцев с проклятиями. Оставь ее и довольствуйтесь тем, что есть, как довольствовались отцы и деды.
Вечером, когда я легла возле дедушки, он позвал бабушку и посоветовал ей:
– Жена, найди амулет, пришей к платью девочки и на запястье привяжи «тигровый глаз» – бусинку от сглаза.
Дедушка не видел, но думал, что я очень красивая. Он часто легонько ощупывая меня, скользя пальцем по лицу – лбу, бровям, глазам, носу, губам. Наверное, боялся, что меня сглазят.
Читать дальше