Джон Голсуорси - Секхет

Сомбор.И ты посмела это сказать! Голосуем!

Бутта.Ну, ну, Сомбор; ты слишком торопишься решить судьбу этой девочки. Расскажи нам, дорогая, отчего ты умерла?

Талете.От страха.

Марроскуин.Господи боже!

Талете.Да, господин. В последнее время полиция часто сажает нас за решетку, бедной девушке деваться от нее некуда. А нервы у меня уж не те, что раньше; и позавчера, когда они снова меня посадили, я умерла.

Бутта.Ты не должна была делать это! Сколько тебе лет?

Талете.Двадцать четыре.

Бутта.Ай-ай! Такая молодая!

Мемброн.Смерть – неизбежное воздаяние за грех.

Сомбор.Одним источником зла меньше.

Диарнак.Ты знаешь закон?

Талете.Да, господин. Мужчинам нужны такие девушки, как я, а по закону нас должны арестовывать, не то люди скажут, что мужчины сами поощряют веселую жизнь.

Марроскуин.Это просто безоб-р-р-азие, что мужчины, которые издают законы, ради своего удовольствия губят других.

Диарнак.Во всяком случае, на улицах должен быть порядок.

Бутта.Ну, дорогая, расскажи, как ты дошла до этого? В лучшем случае ты, можно сказать, зря растратила свою жизнь.

Талете.Я вышла замуж, когда мне было шестнадцать лет; с мужем мы не ладили; а потом я встретила человека, которого, как мне казалось, полюбила по-настоящему; но я ошиблась. Потом я встретила еще одного и была уверена, что уж это тот самый, настоящий, а он был совсем не тот; и после этого мне было почти все равно, но хотя я никому не отказывала, чтобы как-то прокормиться, я всегда искала его.

Марроскуин.По-р-р-азительно! Поиски совершенства. Эта девушка художник. Я думаю, нам следовало бы…

Мемброн.Братья! Голосуем!

Сомбор.Секхет!

Бутта.Нет, мне это не нравится; у нас с миссис Бутта есть дочери. Давайте оправдаем ее.

Талете.И вот еще что, господин: я никогда не выдавала ни одного мужчины.

Диарнак.Секхет!

Марроскуин.Она так трогательна. Я не могу…

Мемброн.Два против двух. Мой голос решающий – дайте мне подумать. Если мы простим эту падшую дщерь, – а строго придерживаясь наших принципов и не пересматривая их критически, нам, вероятно, все-таки следовало бы это сделать, – что нас ждет? Мы уже не сможем сказать народу: грешите, но помните – вы погубите свои души! А это, братья, очень опасно. Мы не должны забывать, что наш символ веры – любовь и сострадание, но нужно с большой осторожностью относиться ко всякой сентиментальности и мягкосердечию. Должен сказать, положа руку на сердце, что я не осуждаю ее, но, тем не менее, не могу воздержаться от голосования. Ибо, братья, мы должны помнить, что если мы не осудим ее, то уж, верно, никто ее не осудит; а если кто случайно и осудит, то это будет унизительно для нашего достоинства, ибо мы признали себя арбитрами морали. Поэтому, сознавая, сколь много значит сострадание, я считаю своим профессиональным долгом сказать: Секхет! Решено тремя голосами против двух. Уведите ее!

Когда Талете отошла в сторону, я увидел, как голубь слетел к ней на плечо и сидел там, воркуя, а она, все еще глядя на судей с тайной мольбой во взоре, потерлась щекой о крыло птицы. Ее место занял молодой человек, темноволосый, с блестящими глазами, черными усиками, которые он то и дело подкручивал, и удивительно прямым затылком.

Марроскуин.Твое имя? Арва? Так! Каким же образом ты покинул нашу землю?

Арва.Я улетел.

Марроскуин.Ты что, летчик?

Арва.Нет, не совсем. Зато через все прочее я прошел.

Марроскуин.Так, так. Наслаждался ли ты морфием, был ли в Монте-Карло?

Арва.Было и то и другое. Да еще тотализатор.

Марроскуин.Понятно; случай безнадежный. Нынче это так часто бывает: «Ludum insolentem ludere pertinax» [1]. Да, да!

Бутта.Насколько я понимаю, этот юноша – игрок. Позвольте же мне сразу сказать ему, что здесь он не найдет сочувствия. Очень уж много развелось этих азартных игроков.

Марроскуин.И все же мы должны попытаться поставить себя на его место. Лично мне неведомы такие искушения.

Сомбор.У тебя просто не хватает смелости!

Марроскуин.Я тебя не просил вмешиваться! (Обращаясь к Арве.) Расскажи нам, чего ради ты прошел через все это.

Диарнак.И покороче.

Арва.Таким уж неугомонным я уродился.