Джордж Оруэлл - Скотный двор. Эссе

– Не понимаю. Никогда бы не поверил, что на нашей ферме может случиться такое. Должно быть, в нас какой-то изъян. Я вижу только одно решение: больше работать. Отныне я буду вставать по утрам на час раньше.

И он удалился своей грузной поступью в сторону карьера. Там он наполнил две телеги камнями и привез их одну за другой к ветряной мельнице, прежде чем наступила ночь.

Животные жались к Кашке и молчали. С пригорка, на котором они лежали, открывался широкий вид. Они видели почти весь Скотный двор: длинный выгон, тянущийся до большой дороги, луг, рощу, пруд, вспаханные поля, где зеленели густые всходы пшеницы, и красные крыши фермерских строений с дымом, курившимся над трубами. Стоял погожий весенний вечер. Лучи заходящего солнца золотили траву и живые изгороди с надувшимися почками. Никогда еще ферма – и ведь это была их ферма, вся до последнего дюйма – не казалась животным такой желанной. Кашка глянула на склон холма, и глаза ее заволокло слезами. Она думала и не знала, как выразить словами, что они совсем не к этому стремились годы назад, когда отважились бросить вызов человеческому роду. В ту первую ночь, когда старый Мажор призвал их к Восстанию, они и помыслить не могли о подобной кровавой расправе. Если ей и рисовались картины будущего, то это было общество, в котором животные равны, не испытывают голода и принуждения, работают по своим способностям, а сильные защищают слабых, как сама она защищала отбившихся утят в амбаре, когда Мажор произносил свою речь. А вместо этого – она не понимала почему – они пришли к тому, что все боятся раскрыть рот, повсюду рыщут свирепые собаки, твои товарищи признаются в ужасных преступлениях, и их рвут на куски у тебя на глазах. Она не помышляла о восстании или неповиновении. Она понимала, что даже сейчас им живется лучше, чем при Джонсе, и что самое важное – не дать вернуться людям. Что бы ни случилось, она останется верна общему делу, будет упорно трудиться, выполнять приказы и идти за Наполеоном. И все же не к этому животные стремились, не ради этого рвали жилы. Не ради этого строили мельницу и шли под пули Джонса. Такие мысли одолевали Кашку, хоть она и не могла выразить их в словах.

Наконец, отчаявшись найти нужные выражения, она решила излить душу в песне и затянула «Зверей Англии». Другие животные подхватили песню и пропели ее три раза – очень слаженно, но так протяжно и печально, как никогда еще не пели.

Едва они завершили песню в третий раз, как к ним приблизился Визгун с двумя собаками, и вид его намекал, что у него серьезный разговор.

Он объявил, что особым указом товарища Наполеона «Звери Англии» упраздняются. Отныне петь это запрещено.

Животные оторопели.

– Почему? – воскликнула Мюриел.

– В ней больше нет нужды, – сказал Визгун строго. – «Звери Англии» были песней Восстания. Но Восстание уже свершилось. Последним его актом стала сегодняшняя казнь предателей. Враг, как внешний, так и внутренний, побежден. В «Зверях Англии» мы выражали нашу мечту о лучшем грядущем обществе. Но теперь такое общество построено. Очевидно, эта песня устарела.

Как бы ни были животные напуганы, наверняка кто-то из них выразил бы недовольство, но тут овцы заблеяли свое «четыре ноги – хорошо, две – плохо» и не смолкали несколько минут, тем самым решив исход разговора.

Вот так «Звери Англии» канули в Лету. Вместо нее поэт Мизинец сочинил другую песню, которая начиналась словами:

Мой Скотный двор, Мой Скотный двор, Тот, кто вредит тебе, снищет позор!

И ее пели каждое воскресенье по утрам после поднятия флага. Но почему-то ни слова, ни мотив этой песни не вызывали у животных такого подъема чувств, как «Звери Англии».

Через несколько дней, когда животные отошли от ужаса, вызванного казнями, кто-то вспомнил – или вроде как вспомнил, – что Шестая Заповедь гласит: «Животное да не убьет другое животное». И пусть никто не говорил об этом при свиньях и собаках, все чувствовали, что недавние убийства никак с заповедью не вяжутся. Кашка попросила Бенджамина прочитать ей Шестую Заповедь, но Бенджамин, как обычно, сказал, что не хочет ввязываться в такие дела, и тогда она обратилась к Мюриел. Вот что гласила Заповедь, прочитанная Мюриел: «Животное да не убьет другое животное без причины». Каким-то образом последние два слова выветрились из памяти животных. Но они убедились, что Заповедь не нарушали; в самом деле, для убийства изменников, вступивших в сговор со Снежком, причина была еще какая.