Эрнест Хемингуэй - Прощай, оружие! Иметь и не иметь

– Попробуйте Его полюбить.

– Любовь – это не про меня.

– Почему же, про вас, – сказал он. – Если послушать рассказы о ваших ночных похождениях. Но это не любовь. Это всего лишь страсть и похоть. Когда кого-то любишь, хочется для него что-то сделать. Чем-то пожертвовать. Хочется ему служить.

– Я никого не люблю.

– Вы полюбите. Знаю, что полюбите. И будете счастливы.

– Я и так счастлив. И всегда был счастливым.

– Это другое. О счастье можно судить, только когда ты его обрел.

– Что ж, – сказал я. – Если я его когда-нибудь обрету, вы об этом первый узнаете.

– Я слишком долго сижу и слишком много говорю. – В его словах сквозила озабоченность.

– Нет, постойте. А любовь к женщинам? Если я полюблю женщину, это будет то же самое?

– Про это я ничего не знаю. Я никогда не любил женщину.

– А свою мать?

– Ее – да.

– Вы всегда любили Бога?

– Еще мальчиком.

– М-м-м. – Я не знал, что сказать. – Вы прекрасный мальчик.

– Мальчик, к которому вы обращаетесь «святой отец».

– Из вежливости.

Он улыбнулся.

– Мне правда надо идти. Я вам зачем-нибудь нужен? – с надеждой спросил он.

– Нет. Только поговорить.

– Я всем передам от вас приветы.

– Спасибо за прекрасные подарки.

– Не за что.

– Приходите еще.

– Да. До свидания. – Он погладил меня по руке.

– Чао, – сказал я по-простому.

– Чао, – ответил он.

В палате было темно, и вестовой, все это время сидевший у меня в изножье, поднялся и проводил гостя. Мне очень нравился священник, и хотелось надеяться, что когда-нибудь он вернется в Абруцци. В столовой его, конечно, третировали, а он все это терпел, сейчас же я больше думал о том, как сложится его жизнь в родном краю. Ниже Капракотты, как он мне рассказывал, в речке водилась форель. По ночам там запрещалось играть на флейте. Молодые люди пели серенады, но на флейте – ни-ни. Я спросил почему. Потому что звуки флейты плохо действуют на девичий сон. Крестьяне там величают тебя «дон» и при встрече снимают шляпу. Его отец каждый день охотится и заглядывает в крестьянские дома, чтобы перекусить. Для них это честь. А чтобы иностранцу получить разрешение на охоту, тот должен представить документ, что он никогда не подвергался аресту. В Гран-Сассо-д’Италиа водятся медведи, но это не ближний свет. Аквила красивый городок, там летними вечерами прохладно. Если же говорить о весне, то во всей Италии лучше, чем в Абруцци, не бывает. А еще хороша осень, когда можно охотиться в каштановых рощах на птиц. Они откормленные, поскольку поклевывают виноград. И не нужно брать с собой еду, так как местные крестьяне почитают за честь принять вас у себя. Я сам не заметил, как уснул.

Палата была длинная, с окнами по правую руку и дверью в дальнем конце, которая вела в перевязочную. Один ряд коек, включая мою, находился напротив окон, вдоль стены, а второй был под окнами. Лежа на левом боку, я видел дверь в перевязочную. Там была еще одна дверь, откуда иногда появлялись люди. Если кто-то начинал отходить, койку закрывали ширмой, чтобы больные не видели агонии, только из-под ширмы выглядывали ботинки и обмотки врачей и санитаров, да еще под конец оттуда доносился шепоток. Из-за ширмы появлялся священник, а затем туда входили санитары и выходили с покойником, накрытым одеялом, и несли его по проходу между коек, а кто-то складывал ширму и уносил.

В то утро майор, отвечавший за отделение, спросил меня, готов ли я к путешествию. Я ответил, да. Он сказал, что меня отправят завтра рано утром. Мне будет легче перенести дорогу, объяснил он, до наступления жары. Когда тебя несли в перевязочную, из окна можно было разглядеть свежие могилы в саду. На крылечке солдат ладил кресты и краской выводил на них имя, звание и полк очередного погребенного. Он выполнял разные поручения, а в свободное время смастерил для меня зажигалку из холостого патрона для австрийской винтовки. Врачи были очень приятные и, судя по всему, знающие. Они были озабочены тем, чтобы направить меня в Милан, где лучше рентгеновское оборудование и где после операции я смогу пройти курс лечебной физкультуры. Мне тоже хотелось в Милан. Больничное начальство стремилось услать нас подальше и освободить койки, которые понадобятся, когда начнется наступление.

Накануне отправки ко мне в полевой госпиталь пришел Ринальди и с ним майор из нашей столовой. От них я узнал, что меня везут в только что открытый американский госпиталь в Милане. Туда направят несколько наших бригад скорой помощи, и госпиталь возьмет их под свое крыло вместе со всеми американскими военнослужащими в Италии. В Красном Кресте таких было много. Штаты объявили войну Германии, но не Австрии.