Пелам Вудхаус - Полная луна

– Мистер Плимсол, – проговорила она ангельским голосом.

– А?

– Я хочу вам кое-что сказать.

– Да?

– Только вы не сердитесь.

– Э?

– Насчет Вероники.

Типтон оставил корову. Собственно, он на нее насмотрелся. Красивая – это да, но какая-то однообразная. Разговор ему начал нравиться. Он думал, что фитюлька попросит что-нибудь для благотворительного базара.

– Да-да! – живо откликнулся он.

Пруденс помолчала. Разрыв с возлюбленным обратил ее в монахиню, для которой только и осталось чужое счастье, но она сомневалась, надо ли было так быстро соглашаться на просьбу дяди Эгберта. Ей могут дать по носу будь здоров.

Что-что, а храбрость в ней была. Она закрыла глаза и сказала:

– Вы влюблены в Веронику, правда?

Глаза открылись сами собой от какого-то грохота. Типтон упал со скамьи.

– Вот, влюблены, – повторила она, помогая ему подняться. – Оп-ля! Это всякому видно.

– Неужели? – не очень приветливо спросил Типтон. Как многие люди, которые молоды и открыты, он был уверен, что главное в нем – стойкость и непостижимость.

– Конечно! – заверила Пруденс. – Почему вы ей не скажете? Она очень страдает.

Типтон уставился на нее, как золотая рыбка.

– Вы считаете, у меня есть шанс? – спросил он.

– Шанс? Да это верный выигрыш.

Типтон хрюкнул, глотнул и стал валиться снова.

– Верный? – обалдело повторил он.

– Абсолютно.

– А Фредди?

– Фредди?

– Разве она в него не влюблена?

– Какая дикая мысль! С чего вы взяли?

– В первый вечер, за обедом, она его хлопнула по руке.

– Наверное, там был комар.

Типтон покачал головой:

– Нет, он ей что-то шепнул. А она сказала: «Не глупи».

– А, тогда? Я все слышала. Он говорил, что этот корм могут есть люди.

– Господи!

– Между ними ничего нет.

– Они были обручены.

– Сейчас он женат.

Типтон мрачно усмехнулся:

– Женат… Женат, ха!

– Да и обручены они были дней десять. Это случилось тут, в замке. Шли дожди, нечего было делать. Не играть же все время в триктрак. Честное слово, беспокоиться не о чем. Вероника вас любит, мистер Плимсол. Я просто уверена. Вы бы послушали, как она восхищалась, когда вы жонглировали бокалом и вилкой.

– Ей понравилось? – совсем оживился Типтон.

– Забыть не могла. Ей очень нравятся деятельные люди. Я бы на вашем месте сейчас же сделала ей предложение.

– Прямо сейчас? – переспросил он, удивляясь, что считал ее козявкой. Разве дело в росте? Душа – вот что важно.

– Не теряя ни минуты. Давайте я пойду и скажу, что вы хотите с ней поговорить. Решать вам, но мне кажется так: стойте там, за рододендронами, а когда она выйдет, хватайте ее, целуйте и говорите: «О, моя жизнь!» Зачем тратить слова? Р-раз – и готово.

Фильм, показанный ею, очень понравился Типтону. Какое-то время он прокручивал его, потом покачал головой:

– Не выйдет.

– Почему?

– Не решусь. Надо сперва хлопнуть.

– Что ж, хлопайте. Я как раз хотела сказать – вы пьете только эту воду. Дерните как следует.

– Хорошо вам говорить! А лицо?

– Какое лицо?

Он ей все рассказал. Она посидела молча, глядя на корову.

– Да, – сказала она наконец, – это очень неприятно.

– Очень, – согласился Типтон. – Противно.

– Еще как!

– Ну хоть бы карлик с черной бородой. А это…

– Но вы его больше не видели?

– Нет.

– Вот!

Типтон поинтересовался, что она имеет в виду, и она объяснила, что, по всей вероятности, дело идет к выздоровлению. Тут он предположил, что лицо просто спряталось, но Пруденс возразила, что, на ее взгляд, ячменная вода его извела, а потому – умеренно, немного – выпить можно.

Тон ее был так тверд, словно она-то знала все повадки призрачных лиц, и Типтон этому поддался.

– Ладно, – сказал он. – Пойду хлопну. Загляну к себе. Там у меня… Ах ты, нету!

– Что вы хотели сказать?

– Я хотел сказать, что там у меня фляжка. Но вспомнил, что я ее отдал лорду Эмсворту. Понимаете, я как раз увидел лицо и решил – так будет вернее.

– Она у дяди Кларенса?

– Наверное.

– Я пойду возьму.

– Что вы, не беспокойтесь!

– Ничего, я хотела у него убрать. Кабинет убрала, теперь – спальню. Я занесу фляжку к вам.

– Спасибо большое!

– Не за что.

– Спасибо! – не сдался Типтон. – Вы просто ангел.

– Людям надо помогать, правда? – осведомилась Пруденс, кротко и светло улыбаясь, как Флоренс Найтингейл у ложа скорби. – Что еще остается!..

– А я могу вам помочь?

– Дайте что-нибудь для базара, если вам нетрудно.

– Дам что угодно, – пообещал Типтон. – Ну, я иду к себе. За вами – рододендроны и фляжка, остальное сделаю сам.