Мэри Уэстмакотт - Хлеб великанов

– Мы можем спросить священника.

– Или в мэрии.

– Мне бы не хотелось выходить замуж как кухарке или горничной.

– Я так не думаю, дорогая, но, если хочешь венчаться в церкви, пусть будет так. В Лондоне тысячи церквей, которым нечего делать. Уверен, что нас с радостью обвенчают в одной из них.

Вернон и Нелл вышли вместе, радостно смеясь. В половине третьего они обвенчались в церкви Святого Этельреда в Челси.

Через полгода Себастьян Левин получил письмо от Джо:

«Отель «Святой Георгий», Сохо

Дорогой Себастьян! Я приехала в Англию на несколько дней и очень хотела бы тебя видеть.

Твоя Джо».

Себастьян несколько раз перечитал краткую записку. Его отпустили из армии на несколько дней, и он жил в доме у матери, поэтому письмо дошло до него без задержек. Себастьян чувствовал на себе материнский взгляд и в который раз восхитился ее интуицией. Она, как в книге, читала мысли на его лице, которое многие считали непроницаемым, читала так же легко, как он пробежал глазами эту записку.

– Еще варенья, дорогой? – обычным тоном спросила миссис Левин.

– Нет, мама, спасибо. – Помолчав, Себастьян добавил, отвечая на невысказанный вопрос: – Это от Джо.

– От Джо, – повторила миссис Левин. Ее голос не выражал ничего.

– Она в Лондоне.

Томительная пауза.

– Понятно, – наконец промолвила миссис – Левин.

Ее голос оставался бесстрастным, но Себастьян ощущал бушевавшие в ней эмоции. Для него это было то же самое, как если бы мать сказала ему: «Ах, сынок! Ты только начал забывать ее! Почему она не может оставить тебя в покое? Эта девушка не имеет ничего общего с нами и с нашим народом. Она никогда не сможет стать тебе хорошей женой».

Себастьян поднялся:

– Думаю, я должен повидаться с ней.

– Очевидно, – отозвалась его мать тем же тоном.

На этом разговор был исчерпан. Оба отлично понимали друг друга и уважали точку зрения собеседника.

Шагая по улице, Себастьян внезапно подумал, что Джо не сообщила, под каким именем зарегистрировалась в отеле – мисс Уэйт или мадам Ла Марр? Разумеется, это не важно, хотя такие нелепые мелочи ставят в неловкое положение. Ему придется спрашивать о ней, называя обе фамилии. Как похоже на Джо – упустить это из виду!

Но неловкостей удалось избежать, так как первой, кого увидел Себастьян, пройдя через вращающиеся двери, была сама Джо. Она приветствовала его радостным возгласом, в котором звучало удивление:

– Себастьян! Я и представить не могла, что ты так быстро получишь мое письмо!

Джо направилась в дальний угол комнаты отдыха, и он последовал за ней.

Его первым ощущением было то, что она настолько изменилась, что казалась почти чужой. Отчасти в этом была повинна ее французская одежда – скромная и неброская, но абсолютно неанглийская. К тому же на лице было много макияжа. Бледно-кремовый оттенок выглядел слегка искусственным, губы – слишком алыми, с уголками глаз она тоже что-то сотворила.

«Она кажется чужой – и все-таки это та же самая Джо! Просто она так отдалилась, что до нее теперь не дотянешься», – с горечью подумал Себастьян.

Тем не менее беседа была непринужденной. Сначала они словно измеряли разделявшее их расстояние, но внезапно оно уменьшилось само по себе, и элегантная парижская незнакомка стала прежней Джо.

Они говорили о Верноне. Где он? Почему не пишет?

– Вернон на Солсберийской равнине – неподалеку от Уилтсбери. Его в любой момент могут отправить во Францию.

– Все-таки Нелл вышла за него! Я чувствую, Себастьян, что была к ней несправедлива. Но вряд ли она бы на это решилась, если бы не война. Эта война просто чудо, Себастьян! Я имею в виду то, что она делает с людьми.

Себастьян сухо заметил, что, по его мнению, эта война не слишком отличается от любой другой.

– Вовсе нет! – горячо возразила Джо. – Ты не прав. После нее мир станет другим. Люди начинают видеть то, чего не замечали раньше, – всю жестокость и бессмысленность войны. И они сделают так, чтобы подобное больше никогда не повторилось!

Ее лицо горело энтузиазмом. Себастьян чувствовал, что война, как он выражался, «зацепила» Джо. Впрочем, эта война цепляла многих. Он уже обсуждал это с Джейн. Его тошнило от газетных заголовков: «Время героев», «Война за мир», «Битва за демократию». Хотя в действительности это было таким же бессмысленно-кровавым месивом, как любая другая война. Почему люди не могут открыто это признать?