Мэри Уэстмакотт - Хлеб великанов

В начале сентября Себастьян устроил прием в честь герра Радмаагера, знаменитого композитора. Вернон и Джо были приглашены.

– Нас будет всего около дюжины, – сказал Себастьян. – Анита Куорл, балерина, – меня интересуют ее танцы, хотя она форменная маленькая стерва. Джейн Хардинг поет в Английской опере – вам она понравится. Правда, Джейн неправильно выбрала профессию – она актриса, а не певица. Вы двое, Радмаагер и еще два-три человека. Радмаагера заинтересует Вернон – он расположен к молодому поколению.

Джо и Вернон были в восторге.

– Думаешь, я смогу создать что-то стоящее, Джо? – В голосе Вернона не слышалось особого энтузиазма.

– Конечно! – отважно заверила его Джо.

– Ну, не знаю. Все, что я написал в последнее время, никуда не годится. Я хорошо начал, но сейчас выдохся, толком ничего не создав.

– Очевидно, потому, что ты работаешь целыми днями.

– Да, наверно… – Он помолчал. – Будет чудесно познакомиться с Радмаагером. Он один из немногих, которые пишут настоящую музыку. Я бы хотел поговорить с ним о своих идеях, но, боюсь, это выглядело бы чудовищной дерзостью.

Прием носил неформальный характер. Себастьян устроил его в большой студии, где не было ничего, кроме концертного рояля на возвышении и большого количества подушек, разбросанных по полу. В углу поспешно установили стол, нагрузив его всевозможными яствами.

Каждый брал себе что хотел и усаживался на по-душку. Когда прибыли Джо и Вернон, на возвышении танцевала маленькая рыжеволосая девушка с гибким мускулистым телом. Танец не блистал изяществом, хотя был по-своему зажигательным. Девушка спрыгнула со сцены под бурные аплодисменты.

– Браво, Анита, – одобрил Себастьян и обратился к Вернону и Джо: – Вы взяли еду? Тогда садитесь рядом с Джейн – вот она.

Они заняли указанное место. Джейн была высокой женщиной с красивой фигурой, пышными темно-каштановыми волосами и глубоко посаженными зелеными глазами. Вернон подумал, что ей около тридцати лет. Она казалась ему не слишком красивой – у нее были чересчур широкое лицо и острый подбородок, – но по-своему привлекательной.

Джо сразу же заговорила с ней. В последнее время ее увлечение скульптурой пошло на убыль. У нее было недурное сопрано, и сейчас она носилась с идеей стать оперной певицей.

Джейн Хардинг слушала с достаточным сочувствием, время от времени вставляя краткие замечания.

– Если хотите, можете прийти ко мне в квартиру, – сказала она наконец. – Я послушаю вас и сразу определю, чего стоит ваш голос.

– Правда? Это очень любезно с вашей стороны.

– Пустяки. Вы можете мне доверять – в отличие от тех, кто зарабатывает на жизнь уроками, у меня нет причин вас обманывать.

Себастьян поднялся и сказал:

– Твоя очередь, Джейн.

Она тоже встала, огляделась и кратко скомандовала, словно обращаясь к собаке:

– Мистер Хилл!

Маленький человечек пробился сквозь толпу, извиваясь, как червь, и поднялся следом за ней на возвышение.

Джейн спела французскую песню, которую Вернон никогда не слышал раньше:

Подобно большинству тех, кто слышал пение Джейн Хардинг, Вернон не мог критиковать ее голос. Она создавала эмоциональную атмосферу – голос был всего лишь инструментом. Чувство безвозвратной потери, страшного горя и, наконец, облегчение в слезах…

Раздался гром аплодисментов.

– Поразительная сила эмоций, – пробормотал Себастьян.

Джейн запела вновь. На сей раз это была норвежская песня о снегопаде. Теперь в ее голосе вовсе не было эмоций – он был монотонным и чистым, как белые хлопья снега, истаивая в воздухе на последней ноте.

В ответ на аплодисменты Джейн спела еще одну песню. Вернон внезапно насторожился и сел – прямо.

Публика застыла как зачарованная. Джейн смотрела куда-то мимо них – словно видя перед собой нечто волшебно-прекрасное и в то же время пугающее.