Берт Стайлз - Серенада большой птице

Когда начинается погоня, мы немного расслабляемся.

П-51 подбит, но отовсюду слышен рев других «пятьдесят первых». Давно тут не бывало таких жарких стычек.

Вместо приказа рассредоточиться и идти самостоятельно по прибо­рам ведущий группы объявляет, что будем дружно уходить через просвет в облаках.

Когда сваливаемся на крыло в просвет, все вокруг теряет свою ре­альность. Солнечный свет струится, как сквозь сито, разгораются раду­ги, а вокруг — загадочные пещеры и пропасти.

Если б только мог, я бы остался здесь, взбирался и скользил бы на крыло, и снова взбирался и уходил бы в один из облачных лабирин­тов. Кажется, что где-то здесь прячется Локи и, может быть, даже ка­кая-нибудь печальная принцесса, смуглолицая и темноглазая, окутан­ная туманом в бледном сияния солнца.

Но вот мы выходим из облачности, нижний эшелон кажется беско­нечным, бесконечны и тянущиеся под ним белесые клубки разрывов. Сэм отклоняется от строя, ныряет вниз, взмывает вверх и хохочет, как клоун.

Остальные ведут себя паиньками и летят вместе с боссом.

Внизу показывается безо всякого для нас интереса безобъектная поверхность прекрасной Англии, и у меня нет желания лететь туда.

Но вот мы все-таки дома. «Крепости» с важным видом выруливают на площадку. Наземные службы приветственно машут, но довольно вяло.

На разбор полета не собирают.

После еды беру велосипед и еду куда глаза глядят. Дорога огибает одну из запасных площадок, куда технари отгоняют на день самолеты, затем идет наверх мимо большого скотного двора и вниз через поле.

Стелясь, летит ласточка, а над высокими зарослями кустарника све­чой взмывает вверх. Когда-нибудь я научусь этому у ласточки. По срав­нению с ней Б-17 — колода неповоротливая.

Дорога упирается в ворота. Трава по ту сторону густая и высокая, я там бывал раньше. В дальнем углу две запозднившиеся лошади. Перелезаю через ворота и, едва дойдя до середины луга, падаю в тра­ву, лежу не шевелясь на спине и гляжу в небо.

Небо свежее, продуваемое ветром, а голубизна уходит далеко, в веч­ность. Каждый раз здесь остро ощущаю себя живым. Хоть ненадолго все кажется до чрезвычайности простым. Единственное, что здесь важ­но, — продолжать жить.

У меня есть все, ничего мне не нужно... и в то же время нет ничего. И все нужно. А все — вот оно. Не знаю, как сказать точнее, но именно здесь меня не мучит неясность, хотя все равно ничего не ясно.

Перевернувшись, опускаю голову в траву и лежу так. Поднявшись, вижу: лошади стоят рядом, большие, рыжие, гладкие, и смотрят на меня.

В кармане начатая плитка шоколада. Раньше я пробовал им давать жевательную резинку и лимонную карамель. Но они любят сахар, ну и шоколад тоже.

Одна из лошадей стоит не шелохнется. Зато другая, с белой подпа­линой на ноге, выступает вперед и забирает весь шоколад себе на сладкое.

Вокруг неподвижность. Будто нашло онемение, как бывает с затек­шей ногой, только тут оно охватило всю землю.

Ласкаю лошадей, пока им это не надоедает и они не уходят снова в свой угол.

Отправляюсь назад, потому что в два нас могут собрать на очеред­ной инструктаж.

Красотка по имени Августа

Августа продолжает писать мне. Молодчина. Значит, по-прежнему отличная девочка.

Она переписала мне слова нескольких песен. Я их не знаю и пото­му решил, что они скорей всего ее собственного сочинения. Прочел одну из них Томпсону, а он возьми да и спой ее мне, затем почти тут же ее пропел по радио Кросби.

Потом она еще дважды посылала слова этой же самой песни.

И вдруг присылает мне другие: «Почему я тебя люблю?»

Никаких комментариев на этот раз она не приложила. Одни только стихи, и понимай их как знаешь.

А я не знаю, как понимать. Она всегда меня чем-нибудь да оза­дачит.

Новый приказ

День вторжения отходит все дальше назад.

В час ночи по сигналу тревоги является Порада. Со всем снаряже­нием собираемся у самолетов, и тут вылет отменяют. А был слух, что полетим на Ганновер бомбить с шести тысяч плюс-минус пятьсот. Что, эти артисты-зенитчики устраивают над Ганновером во сто крат страш­нее Шербура? Пролететь над городом на шести тысячах такое же безумие, как съехать на роликах с монумента Вашингтона, без шуток.

Как обычно, слухи у нас преувеличивают. Но система оповещения здесь весьма разветвленная, охватывает все — от ангара до сортира, поэтому всегда вроде все знаешь.

Сразу же после обеда громкоговорители разражаются сообщением: «Сегодня днем на наш аэродром прибывает группа высокопоставлен­ных гостей. Форма одежды парадная до последующего распоряжения».