Кэтрин Терстон - Член парламента

«М-р Джон Лодер». Он, идя дальше, повторял это имя в такт своим шагам. Кто этот Джон Лодер? Что он такое? Этот вопрос мучил его, и он бессознательно ускорял шаги. Факт, что два похожих до смешного друг на друга человека живут в том же городе, не зная о существовании друг друга, казался неразрешимой загадкой. Его это положительно мучило. В непонятном сходстве ему чудилась даже какая-то опасность. Он начал жалеть о настойчивости, с которой навязал свою карточку незнакомцу. Он жалел также, что неосторожно распространился о Лексингтоне. При воспоминании о том, что он говорил и что мог бы еще сказать, его бросало в жар и в холод. Наконец, он остановился впервые после того, как вышел и оглянулся вокруг себя.

Выйдя из дому на Гровнор-Сквэре, он шел по направлению к западу и быстро дошел до Марбль-Арч. Не обращая внимания на окружающее, он пошел по Эджвер-Роду и попал в лабиринт мелких улиц за Падингтоном. И тогда только он с изумлением заметил, как далеко зашел. Сырые обрывки тумана висели еще с минувшей ночи, как липкая завеса, на выступах домов. Ничто не нарушало однообразной окраски, нигде не видно было никакой зелени, все было спокойно, уродливо, запущено. Но на Чилькота убогость улиц производила успокаивающее впечатление. Среди этих жалких домов, среди пешеходов, занятых каждый своим делом, он чувствовал некоторое облегчение. Если человек остановится на фешенебельных улицах, занятый своими мыслями, на него тотчас же обратится множество наглых, пытливых взоров. А тут можно было стоять хоть целых полчаса, и никто не обращал внимания. Обрадованный этим, Чилькот пробродил еще целый час, переходя с улицы на улицу то медленными, то ускоренными шагами, – смотря по ходу мыслей. Наконец, он прервал это блуждание и зашел в маленький ресторан.

Помещение было низкое и грязное, в воздухе было душно и чадно – пахло плохо приготовленной пищей. Чилькот вошел туда без малейшего отвращения и без скрытой осмотрительности, с которой входил обыкновенно к себе домой. Странным образом он чувствовал себя свободнее в этой чуждой мелкой обстановке, чем в собственном кругу, где на нем тяготело столько обязанностей. Он выбрал место в углу и заказал кофе; спрятавшись в полу-тьме, весь окутанный облаками дыма, он сидел и казался самому себе блуждающей безличной частичкой бытия, освобожденной от оков и бесцельно несущейся в блаженной бессознательности. Ему было отрадно это создание его фантазии, – но оно не долго длилось. В последнее время он страдал от мучительной нерешительности во всех поступках и целях, от невозможности сделать какое-либо напряжение, и чувствовал отвращение от малейшего усилия. Он даже не мог закурить второй папироски, – прежнее беспокойство снова им овладело, и он стал нервно двигаться на стуле. Через пять минут, он поднялся, заплатил по маленькому счету и вышел.

На улице он остановился и вынул часы, – у него было еще три часа перед условленным деловым свиданием. Он подумал о том, как употребить эти три часа. За последние пять минут он опять стал бояться одиночества; пустынные улицы стали пугать его своей безотрадной пустотой, которой он до того совершенно не замечал.

В то время как он еще нерешительно обдумывал, что предпринять, медленно проехал мимо него по улице пустой кэб. Вид изящно одетого господина привлек внимание кучера на Чилькота. Он подъехал ближе и стал замедлять ход. Появление кэба невольно вызвало у него в воображении представление об элегантной жизни. Мысли его с быстротой молнии направились по другому направлению, и он поднял руку. Кэб остановился; он сел в каретку.

– Куда прикажете? – спросил кучер.

– Все равно, – ответил Чилькот, – куда-нибудь к Пэль-Мэлю. – Когда лошадь двинулась, он крикнул через окошечко: – Подождите, я передумал. Поезжайте на Кадоган-Гарденс, 33.

Они быстро доехали до Кадоган-Гарденс, и Чилькот едва успел опомниться, как кэб уже остановился. Он соскочил, заплатил за проезд и быстро прошел в дом.

– Лэди Аструп дома? – спросил он, когда открылась дверь.

Лакей почтительно отступил и сказал:

– Миледи только-что кончила лёнч.

Чилькот ничего не ответил и вошел в переднюю. Остановившись посреди комнаты, он сказал:

– Не беспокойте миледи. Я подожду ее в белой комнате.

Не обращая более внимания на лакея, он поднялся по лестнице.

В комнате, где он ждал, горели дрова в камине. Огонь вносил уютность в атмосферу январского дня и бросал мягкие красочные отсветы на тяжелые белые драпировки, позолоченную мебель и венецианские вазы, полные белых роз. Он подошел к самому камину и подержал руки над огнем. Потом он опять забеспокоился, стал чувствовать обычное тревожное состояние, обернулся и подошел к дивану, стоявшему неподалеку от огня. На диване – между прозрачным хрустальным шаром и раскрытым романом – лежала в глубоком сне персидская кошка. Чилькот поднял кверху тонко граненый шар и подержал его против огня. Потом он тихо засмеялся, бросил шар на прежнее место и схватил кошку за хвост. Кошка проснулась, потянулась и стала мурлыкать. В эту минуту открылась дверь комнаты. Чилькот обернулся.