Буддистские авторы проводят границу между состраданием и великим состраданием. Они различают жалость в ее примитивном, инстинктивном виде как не более чем временное эмоциональное расстройство; и жалость, основанную на принципе, на просвещенном понимании природы нашего мира, осознании причин возникновения страдания и в таком случае – целительную. Действие зависит от мысли, а мысль, по большому счету, зависит от запаса слов, которым мы располагаем. Основанный на жаргонах экономистов, психологов и сентиментальных религиозных деятелей словарь, к которому мы прибегаем в процессе мышления сегодня, наверное, наихудший из…»
Внезапно раздался звонок в дверь. Себастьян вздрогнул и поднял голову. Кого могло принести в такой поздний час? Вероятно, Дениса Кэмлина. И вероятно, снова в основательном подпитии. Что, если не открывать? Нет, это будет уж очень немилосердно. Бедный парнишка находил в его обществе хотя бы некоторое утешение. «Все это правда, – любил говорить он. – Я знал, что все окажется правдой. Но если человеку самому угодно уничтожить себя, то кто вправе ему помешать?» Потом в его тоне начнет звучать язвительная агрессивность, а слова станут омерзительными и богохульными. Но пройдет несколько дней, и он снова вернется.
Себастьян встал, вышел в прихожую и открыл дверь. В темноте за порогом стоял его отец. Он не смог сдержать возгласа удивления:
– Но почему ты не по другую сторону Атлантики?
– В этом вся прелесть путешествий во время войны, – ответил Джон Барнак с намеренно равнодушной интонацией, какую словно специально приберегал для встреч и проводов. – Никакой волокиты с бронированием билетов, отправкой предварительных телеграмм. Между прочим, смогу я у тебя переночевать?
– Разумеется, – ответил Себастьян.
– Только если я не причиню тебе слишком больших неудобств, – продолжал отец, поставив на пол чемодан и начиная расстегивать плащ. – Просто подумал, что удобнее будет открыть свой собственный дом в дневное время.
Затем он быстро перешел в гостиную, уселся и, даже не спросив Себастьяна, как у него дела, не поделившись никакими новостями о себе, принялся рассказывать о поездке по Канаде и Штатам. Потрясающий сдвиг влево в доминионе [92] В то время Канада еще имела статус британского доминиона.
– поразительный контраст с тем, что происходит по другую сторону границы. Но вот сумеют ли республиканцы победить на выборах, это еще вопрос. Впрочем, какая бы партия ни победила и кто бы ни стал следующим президентом, будущую политику США будут диктовать самые простые реалии. Кто бы ни въехал в Белый дом, станет больше повсеместного правительственного контроля, повысится централизация власти, чтобы справиться с послевоенным хаосом, продолжится рост налогов…
Себастьян жестикулировал и издавал звуки, чтобы подчеркнуть свое повышенное внимание к теме, хотя по-настоящему его заботил только оратор, а не его речь. Каким же усталым выглядел отец, каким постаревшим! Четыре года трудов на войне – на родине, в Индии, а потом снова в Англии – измотали, истощили его силы. А теперь еще эти два месяца зимнего турне с ежедневным чтением лекций, участием в конференциях, казалось, довершили давно начавшийся процесс. За очень короткий срок Джон Барнак совершил переход от мужественной и полной сил зрелости к началу старости. Но естественно, подумал Себастьян, его отец слишком горд, чтобы признать даже очевидный факт, обладает слишком мощными волей и упрямством, чтобы пойти хотя бы на малейшие уступки своему уставшему и одряхлевшему телу. Аскет аскетизма ради, он будет продолжать бессмысленно загонять сам себя, пока не наступит полнейший коллапс.
– …Законченный недоумок, – говорил тем временем Джон Барнак с презрением и гораздо громче, чем прежде. – И конечно же, не будь он зятем Джима Тули, никому бы и в голову не пришло предложить ему этот пост. Но если у тебя к тому же есть жена – чемпионка мира по откровенному подхалимству, то вполне понятно, почему ты достигаешь таких карьерных успехов.
Он разразился звучным металлическим смехом, а потом пустился в оживленную филиппику против непотизма при назначении на высокие должности.
Себастьян вслушивался, но не в сами слова, а в то, что за ними пыталось скрыться, но все же оставалось предельно ясным. Его отец был полон горечи и озлобления на руководство партии и на правительство, которые за все годы преданной и неустанной работы не вознаградили его ни должностью, ни хотя бы кабинетом в коридорах власти. Гордость не позволяла ему жаловаться: приходилось довольствоваться сардоническими выпадами против глупости и некомпетентности тех, кого предпочли ему. Но не понимал он и другого. В конце концов, если ты не умел сдерживаться и разговаривал со своими коллегами, словно они были недоразвитыми и плохо дисциплинированными детьми, то стоило ли потом удивляться, что при раздаче сладкого тебе не доставалось ни кусочка?
Читать дальше