Олдос Хаксли - Время должно остановиться

«Если ты высказываешь абсолютно все, то слова теряют свое значение. Вот почему никакой четкой философии невозможно вывести из Шекспира напрямую. Но в метафизическом смысле как система красота – истина, которая выражена в поэтической взаимосвязи между сценами и строфами, разлита в белых пространствах между такими даже словами, как «история, рассказанная идиотом и ничего не значащая» («Макбет»), его пьесы встают в один ряд с великими теологическими «Суммами». И конечно, при том условии, что вы сумеете не обратить внимание на негативизмы, которые перечеркивают их смысл, сколько у него отдельных фраз, исполненных необычайной мудрости! Я, например, не перестаю думать о двух с половиной строках, в которых умирающий Хотспер вскользь суммирует гносеологию, этику и метафизику.

Три важные мысли, из которых в двадцатом веке обращают внимание только на первую. Порабощение мысли жизнью стало одной из популярнейших тем. Бергсон и прагматики, Адлер и Фрейд, мальчики из школы диалектического материализма и бихевиористы – кто только не предавался многословным рассуждениям на этот счет. Мозг – не более чем инструмент для создания других инструментов, контролируемый силами подсознания: либо сексуальностью, либо агрессивностью. Продукт общественного и экономического давления; сплетение заранее заложенных в него рефлексов.

Все справедливо до этой точки, но ложно, если отсюда не следовать далее. Поскольку очевидно, что если мозг есть «не более чем», то само это утверждение не может претендовать на истинность. Тем не менее все сторонники теории «не более чем» за него цепляются. Но они не могут быть правы; потому что если бы они были правы, то тем самым доказывали бы ошибочность своего утверждения. Мысль – рабыня жизни, – безусловно. Но если бы она не была и чем-то еще, мы не смогли бы прийти даже к этому частично верному обобщению.

Значение второй мысли, главным образом, чисто практическое. «Жизнь – забава для времени». Именно быстротекущее время разрушает все задуманные жизненные планы и схемы. Всякое продуманное наперед действие не давало ничего либо давало слишком много, но никогда – в точности того, чего от него ожидали. За исключением действий, проходивших в полностью контролируемых условиях или при обстоятельствах, где можно пренебречь отдельными личностями и оперировать только огромными цифрами или законами средних величин, где никакой точный прогноз попросту невозможен. Во всех реальных ситуациях, как правило, присутствует больше переменных факторов, чем человеческий разум способен принять в расчет и изменить их характер в нужную для себя сторону. Конкретные подтверждения этому всем хорошо знакомы и очевидны. Но несмотря ни на что, единственной верой, объединяющей большинство европейцев и американцев двадцатого века, остается вера в Будущее – в огромное и светлое будущее, которое, как они точно знают, принесет им прогресс. Достанет его, как фокусник кролика из шляпы. И во имя того, что вера нашептывает им по поводу грядущего времени, вопреки доводам разума, который говорит, что оно совершенно непредсказуемо, они готовы пожертвовать своей единственной ощутимой собственностью – настоящим.

С тех пор как я родился тридцать два года назад, около пятидесяти миллионов европейцев и только Бог знает сколько американцев были уничтожены во время войн и революций. Ради чего? Чтобы прапраправнуки тех, кто сейчас погибает или умирает с голоду, могли жить в восхитительных условиях в 2043 году от Рождества Христова. И в зависимости от своих вкусов и политических пристрастий (выбирая уэллсовскую, марксистскую, капиталистическую или фашистскую модель) мы совершенно серьезно воображаем себе, как чудно будут проводить время эти счастливчики. Точно так же, как наши викторианские прапрапрадеды воображали, какой прекрасной станет жизнь для нас, поколения середины двадцатого столетия.

Подлинная религия всегда мыслит категориями вечности. Только идолопоклонники подменяют вечность фактором времени – либо в форме обожествления прошлого, закоснелых традиций, либо в виде будущего, то есть прогресса в сторону утопии. Но в обоих случаях общим является поклонение Молоху, в обоих случаях требуются человеческие жертвоприношения в огромных масштабах. Испанский католицизм в прошлом мог служить типичным образцом идолопоклонства. Национализм, коммунизм, фашизм – все это общественные формы псевдорелигий двадцатого века, для которых кумиром стало будущее время.