Фридеш Каринти - Путешествие вокруг моего черепа

Но я и не кричу и не ору, а не спеша бреду дальше. Останавливаюсь перед витриной лавки, где продаются оптические приборы и вижу там песочные часы – не знаю почему, но в последнее время мне хочется во чтобы то ни стало приобрести их. Красивые, изящно перехваченные посередине песочные часы с установкой на пять и десять минут. Смотрите-ка, и совсем недорого.

И все же я не покупаю часы, а продолжаю свой путь. Но что это? Отчего все вокруг кажется мне таким условным, неправдоподобным? Все эти дома и магазины – ведь я тысячу раз их видел. Даже и не тысячу, а несколько тысяч раз. Ах, вот оно что…

Приходилось ли вам замечать, что какой-либо город воспринимается как чужой не только тогда, когда мы впервые видим его, но и в том случае, если мы прогуливаемся по нему в последний раз, перед отъездом, намереваясь отбыть навсегда, безвозвратно? Я задумчиво разглядываю вывески, знакомые витрины кажутся мучительно неузнаваемыми, и все вокруг словно съежилось, сжалось, уменьшилось в размерах; так иногда, увидев снова родной дом, двор, сад, где прошло твое детство, удивляешься, отчего раньше все это казалось тебе огромным и великолепным. И когда вновь возвращаешься в свое взрослое бытие, испытываешь боль не оттого, что так прекрасен и велик был утерянный рай, а оттого, что детские представления, которые могли бы питать душу в течение всей жизни, оказались столь мизерны и малоценны.

Ланг, наш милейший секретарь, как обычно, встречает меня с улыбкой, и я тоже беру себя в руки, шучу с Панни. В редакцию заходит P.C., с безмятежным выражением лица – «jenseits von gut und Böse», [13]– которое так очаровательно противоречит его густой, пламенно-революционной шевелюре. Мне очень нравится в нем, что он разбирается и в естественных науках, а не только в гуманитарных, как свойственно всем молодым писателям. Вот и сейчас у нас завязывается разговор об открытиях, о новых направлениях в медицине, о том, что поле сражения расширяется: не только усиливается борьба против болезней, но и болезни ополчаются против нас.

– У меня, например, опухоль мозга, – замечаю я.

Он разражается смехом.

– Скажешь тоже! А еще образованным человеком считаешься. Ты хоть соображаешь, что ты говоришь?

– Ну а как же!

– Все ясно. Если уж выбирать болезнь, то тебе подавай особую, какой ни у кого нет. На сей раз ты, брат, зарвался. Могу порекомендовать кое-что другое – звучит красиво, а на самом деле не столь опасно. Ну, например, экстрасистолия или дисгидроз.

– Нет. Обычная опухоль мозга.

– Поговорим о чем-нибудь другом, а к этой теме вернемся, когда ты предъявишь мне заключение о внутриглазном папиллите.

Я с молниеносной быстротой лезу в карман.

– Прошу.

Он пробегает глазами заключение, затем принимается читать снова, еще раз проверяет, на чье имя выписана бумага. Я один замечаю, что он слегка меняется в лице, и определенно испытываю гордость. Но только на мгновение.

Он складывает листок пополам.

– Да-а… – произносит он чуть охрипшим голосом, – пикантно. Весьма пикантно, ничего не скажешь. Гм… держи свое заключение.

Он смотрит на часы.

– Ух ты, мне пора диктовать… до свидания.

Когда он исчезает, я откидываюсь на спинку дивана и скрещиваю ноги, потому что пол подо мной вдруг начинает кружиться. Должно быть, так чувствует себя человек, которого держат на весу, и он вдруг замечает, что его собираются уронить.

В Английском парке с прошлого года действует пещерная железная дорога, она проходит вблизи прежней, где на перекрестках взору путешественника представали гномы и принцессы, хрустальные дворцы и идиллические сцены. Эту новую, если мне не изменяет память, называют «дорогой призраков». Сразу же после отправления поезда попадаешь в кромешную тьму, зловеще завывает ветер, хлопают невидимые двери, гремят цепи, слышатся вздохи и скрежет зубовный, как в той «тьме внешней», о которой говорится в Библии. Где-то в стене на мгновение вспыхивает мертвенный свет, скелет в ухмылке скалит зубы, но «поезд призраков» уже промчался мимо, словно провалился в пропасть. Сиденье под тобой дрожит и качается. В следующем купе лежит самоубийца, за ним – висельник и мнимый покойник, пытающийся открыть крышку гроба. Ухает филин, кричит сыч. Странная забава для увеселения публики. Но судя по всему, людей это забавляет, поскольку они пренебрежительно посмеиваются, сидя в поезде, шутки ради пугают друг друга, квакают по-лягушачьи, подражают уханью филина. Дать выход чувствам необходимо: как показывает опыт, воздействие ужасов хуже переносит тот, кто сидит молча, во мраке, в этой гнусной, крикливой и тошнотворной атмосфере паники и страха, которую лишь усугубляет злорадно-надрывный писк шарманки.