Андрей Битов - Нулевой том (сборник)

– Да… да… – сказала Валя.

Лейтенант запер дверь на щеколду, а Кирилл вернулся на место, пытаясь не видеть, как смотрят на него ребята, не краснеть. Да он и не видел. Да и ребята не смотрели.

Он сел на свое место и был счастлив.

«Господи! Сейчас бы как вчера… Сейчас бы этот день… Все было бы иначе», – думал Кирилл, и тогда в мечтах появлялся капитан и говорил вчерашнее: явитесь завтра в это же время, а пока вы свободны… «Все было бы иначе…» – еще раз подумал Кирилл. И тут действительно вышел капитан и сказал:

– Явитесь завтра в это же время. А пока вы свободны.

И это было так неожиданно, так неправдоподобно то, что сказал капитан, это явилось продолжением каким-то прекрасного сна, что Кирилл, даже не удивившись, даже не вздрогнув, медленно встал со всеми и, до странности бережно неся себя, вышел на лестницу.

Они просидели весь день у Валиной сестры. Сестра пришла, удивилась, увидев их у себя, потому что была уверена, что Кирилл уже в армии, прошла через всю комнату, непонятно зачем взяла с комода спички и ушла.

Они сидели тихо, недвижно, почти не разговаривая, словно прислушивались к чему-то в себе и боялись потревожить. Сидели, пока было темно, сидели, когда в окне с трудом светлело, и сразу начало темнеть, и стемнело. И они снова сидели в темноте. Не зажигая света, почти не разговаривая.

Этот день трудно было представить себе зимним. Было лето. Это был день – так.

Валина сестра больше не возвращалась. Она не пришла даже ночевать. Это было в первый раз, что она не пришла ночевать.

День был большой. Его было не вспомнить. Он начинался где-то бесконечно далеко в памяти и все же кончался. Не было событий, не было суеты, не было судорог, спешки и жадности.

Был день. Он был прожит.

Большой день.

…Иногда особое состояние посещает человека. Это как итог, как высшая точка чего-то, давно и незаметно росшего и зревшего внутри. Это состояние какой-то особой полноты, спокойной и глубокой радости, доброты к окружающему и понимания его. Это прекрасный взлет. Он освещает человека изнутри. И вы всегда, если знаете, что это такое, увидите этот свет на лице человека, особую печать. Это состояние длится, но, к сожалению, проходит. И идет та же жизнь. Но, с другой стороны, она не может уже быть той же, раз человек знал такое состояние: человек уже другой. Да оно и повторяется. И имеет то достоинство, что оно каждый раз – в первый раз.

Когда оно наступает, ты ощущаешь его всей душой, всем мозгом, всем телом. Что-то закручивается внутри, радостное и грустное, щемящее и теплое. Нервы напряжены, ноют плечи – тягостно и сладко. Это готовится, как взрыв. Вот огонь бежит по шнуру, ближе, ближе…

Это наивысшее человеческое счастье. Человек зарабатывает его. Долго и трудно. Можно очень долго не знать его. Прожить в суете, судорогах, в придуманных, не своих состояниях и в мелких сравнениях с самим собой строить понимание мира и иметь с ним мелкие и собственнические счета. Можно бегать, что-то делать, чаще не то, уставать, злиться, спорить и думать, что ты еще и не живешь вовсе, – и, таким образом, жить, и долго жить, – и вся твоя жизнь будет условна. Человек может прожить всю свою жизнь, и все будет серым для него. И земля, и деревья его – темны и мрачны.

И вдруг – вот это. Счастье, радость, грусть, понимание, доброта и непримиримость, спокойствие и поиск, любовь, ясность, полнота жизни – состояние ясное, четкое, для которого почему-то нет слова в нашем языке.

Все открывается тебе. Запах леса, запах земли, запах большой воды и запах снега. И их вкус. Трещит кузнечик, пятна света под деревом и лес травы перед глазами. И их вкус, и их смысл.

Упасть лицом в траву – и лес травы перед глазами, и огромные в нем звери. И только это перед глазами – и целый мир в этом. А потом перевернуться на спину – и небо. Все – только небо. Трава и небо – мир мгновенный и мир вечный, мир ничтожный и мир бесконечный. И мир первый равен миру второму.

Мир – огромный. И что в нем – один человек?..

И мне кажется, значение одного человека в этом мире может быть измерено значительностью и числом таких его состояний. Это начало всего прекрасного, творческого в мире. Это такое индивидуальное и одинокое чувство, но именно оно роднит нас с миром. И оно же делает человека отличным от другого.

Утро – какое утро! – снег и темень. Ночь, а не утро. Только на два часа появится солнце. Словно и не взойдя, начнет садиться. И сядет. И снова ночь.

Колонна призывников шла по дороге. И если смотреть на них немного сверху и сбоку, то было видно, как покачивалась с каждым шагом колонна, как подпрыгивали при каждом шаге то одна голова, то другая и как подпрыгивали они все вместе, потому что шли не в ногу и построились произвольно, не по росту. Все были в серых задрипанных одеждах, с серыми маленькими котомками, потому что все равно будет форма, а если взять хорошие вещи – они испортятся, а так они долежат до «гражданки». И из-за того, что они были так одеты, все они были гораздо более одинаковые, чем на самом деле. Да так и должно быть: идет колонна… Шла колонна, и все были одинаковые, в серых задрипанных одеждах, с серыми маленькими котомками. И только один был в старинной, чуть не гоголевской шинели, почему-то ярко-красной, и другой нес здоровенный желтый чемодан. Шли, и если смотреть немного сверху и сбоку, то каждая голова подпрыгивала при каждом шаге, и все они подпрыгивали вместе, потому что шли они не в ногу и построились не по росту.