– Ну, так возьми меня с собой, – кокетливо говорит молодая женщина, расправляя в вазе на рояле его букет как бы с особым знанием того, как это делается. У нее все время что-нибудь элегантнейшим образом распадается: волосы, рукава, мысли. – Познакомишь меня наконец со своей мамой.
Сергей Андреевич смотрит в окно с небольшой скукой. Глубоко внизу виден Новый Арбат.
– Дорогая, ты не представляешь, что говоришь… Это же на другом конце света. Подкидыши, попутки, подводы, пауты, плашкоуты… Это тебе не икебана.
– Думаешь, я не знаю, что такое икебана… – Она делает обиженный вид. Подхватывается падающая шпилька, спадает японский рукав, оголяется рука… Сергей Андреевич смеется, самодовольно ею любуясь.
– Плашкоут – это паром…
– Фу, какая скука бородатая… Не очень-то и хотелось. У меня сегодня концерт. Когда вернешься-то? – мгновенно сбросив кокетство, сухо и быстро спросила она.
– Ты кого-нибудь ждешь?.. – насторожился Сергей Андреевич.
– Никого я не жду. Ты опаздываешь.
– Я могу и остаться, – говорит Сергей Андреевич, капитулируя.
– Нет, нет. Тебя ждет твоя дорогая мамочка, которую ты уже год не видел, ты не можешь ее больше обманывать, нет-нет, тебе надо ехать, – говорила она, заворачивая его в пиджак, подавая ему портфель, подталкивая его в спину. – У тебя осталось уже чуть больше часа до отлета… А что – концерт?.. Это так.
– Издеваешься?..
– Что ты, милый… – И она припала к нему трепетно и страстно. – Я же люблю тебя. Прилетай скорей, – и она столь внезапно обретала отрешенность и деловитость, как только распадались их объятья, что уходил Сергей Андреевич окончательно неохотно.
Сауна – баня для посвященных: спортсмены, официанты, художники, отставные разведчики в простынях, как в тогах – патриции современного мира, стареющие молодые люди – джинсовая седина. Нет-нет да и мелькнет чудовищно знакомое лицо, не то диктор Филиппов, не то артист Кириллов… Не то Третьяк, не то Попенченко.
– Ты!.. Не узнал тебя без маски (без перчаток)… Шутка, ха-ха-ха!
Люди эти привыкли к вниманию окружающих: все скромны – каждый своей скромностью, все важны – каждый своей важностью.
– Куда же ты, Сережа? Мы только парную помыли… Сейчас самый пар будет!..
– Надо, ребята, надо! Опаздываю. Через два часа самолет.
– Кто же за два часа выезжает… Как раз успею тебя попарить, – говорит бронзовое чудище, бывший олимпийский чемпион в потяжелевшем весе. Рядом с ним Сергей Андреевич, закутанный в простынку, выглядит бородатеньким младенцем.
Все ласковы, все друг друга знают…
– Ты что, не знаешь, что у него сегодня концерт?
– Да нет же, правда, я к маме лечу.
– Концерт у него. Я афишу видел. Или ты больше музыку не любишь?
– Даже на концерт не пойду – лечу… – всерьез оправдывается Сергей Андреевич. – К матери, на Дальний Восток…
– Действительно, к матери…
– Не смейтесь, он обидится. У него мать великая женщина, декабристка.
– Неужели нахулиганила?
– Да нет же, темнота, она потомок декабристов.
– Всех сразу?..
– Хватит, ребята. Я пошел, – говорит Сергей Андреевич, решительно берясь за тот же портфель.
– Я же говорил, обидится… Нашего доктора знать надо.
– Да что с ним разговаривать, неси его в парную!..
С гиканьем, роняя простыни, все общество поволокло упирающегося Сергея Андреевича и поглотилось паром.
Сумерки, сгустившиеся почти в ночь. Потрясающая тишина. Можно различить большую избу, неясную, как стог, и совсем невнятные очертания служб. Высокий, сомкнувшийся к ночи лес вплотную подошел к дому. В окне затрепетал и пропал слабый огонек.
(На этом фоне начинаются титры.)
На крыльцо, прикрывая ладонью свечу, выходит странная фигура в длинной рубахе, в мерцающем свете свечи более походящая на призрак, чем на человека. Это высокая, громоздкая старуха с девичьей седой косой через плечо. Поверх рубахи накинута драная китайская стеганка, шитая крупными, вроде астр, цветами. На ногах надрезанные тапки.
– Зинаида!
Молчание.
– Зинаида!!
Цвиркнула и смолкла какая-то козявка. Старуха тяжелой плоской поступью сошла с крыльца и пошла по тропке от дома.
– Зинаида!!! Куда ты подевалась, старая шлюха! Зинаида, марш домой!.. – кличет старуха.
Никого.
– А, вот ты где?.. А если бы на тебя какой турист наскочил? А вот я тебя за кисточку, за кисточку!..
Бесшумная, как ночь, объявилась из-за спины красотка рысь и стала тереться об ногу старухи, как кошка.
Странная эта пара повернула к дому. Старуха загнала рысь в клетку и заложила жердиной. Вернулась в дом.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу