Хуан Гойтисоло - Остров

Узнав меня, Лауреано распростер объятия. Он очень изменился, с тех пор как я его видела в последний раз, и показался мне маленьким и постаревшим. Лучшие годы жизни он посвятил борьбе за свое здоровье, – получив в двадцать три года язву желудка, он уже так и не смог от нее оправиться, – а остаток времени убивал на чтение «АБЦ» [16]и на застольные споры с друзьями в кафе. «Трина, иди сюда, – воскликнул он, – Клаудия приехала…» Очень взволнованный, он провел меня в столовую, куда спустя некоторое время вышла Трина, одетая в выходное платье. «Клаудия, доченька, наконец-то… Дай взглянуть на тебя». Она потащила меня к окну, и я в свою очередь взглянула на ее морщины, на волосы, выкрашенные в каштановый цвет. Я опасалась нескромных вопросов о Рафаэле, но Трина была слишком погружена в свой собственный мир, чтобы серьезно интересоваться чем-либо другим. Она горько посетовала на свое здоровье и попутно обрушилась на Марию-Луису. «Как себя ведут ее дети? Они живут у вас?» Я отделалась несколькими туманными фразами, и она широким жестом обвела темную, мрачную столовую, заполненную статуэтками и картинами. «В наше время люди были иными… Людей нашего круга всюду приглашали. Мужчины вели себя, как кабальеро, не то, что нынешние, которые неизвестно откуда берутся. Теперь Малага умерла. Взгляни на нашу квартиру, и ты поймешь, почему я здесь задыхаюсь. Все валится от старости…»

Это была ее обычная литания, и я, сколько могла, старалась проглотить ее. Трина не могла простить мне неравный брак Рафаэля, таких девушек, как я, она презирала и, пока Лауреано варил кофе, вспоминала то время, когда «Малага была еще Малагой», когда улицы назывались Барионуэво, Приес, Перальта или Бенхумэа, и ухитрилась ни к селу ни к городу рассказать несколько анекдотов об элегантности первого маркиза де Лариос. «Господи, когда я увидела, как эти бесноватые опрокидывают его статую в море, у меня что-то оборвалось вот здесь, внутри. С тех пор я уже не могу прийти в себя…»

Появился Лауреано с чашками и принялся восторгаться моим костюмом. Мне было больно видеть его таким старым и никчемным, и я изо всех сил старалась играть роль хорошей невестки. «Каждый вечер я хожу молиться к каменной плите на склоне Феррандис, где расстреляли твоих родителей. Отличная прогулка для моих старых ног. Мы с Триной их очень любили…» Он сказал это, словно стыдясь чего-то, я взяла его за руку, и некоторое время мы смотрели друг на друга, немного взволнованные и смущенные. Трина вдруг засуетилась и поглядела на часы. Потом спросила, не схожу ли я с ней в церковь.

– Если хотите, – ответила я.

Мне было безразлично, куда идти, и мы под руку спустились по лестнице. В парадном Трина тщательно напудрила лицо. Это была ритуальная воскресная прогулка, и большое значение придавалось тому, «что скажут люди». На каждом шагу ее приветствовали знакомые. Потом она показала мне на двух старых дев затрапезного вида: «Та, что идет слева, была влюблена в Рафаэля. Поздоровайся с ней». Я поняла, что мое присутствие льстит ей, и поздоровалась кивком головы.

Несмотря на соседство Торремолиноса, общество в Малаге не изменилось. Богачи сплетничали и предавались безделью, как всегда. На создание пышного фасада уходило все: слова, энергия, деньги, и я вспомнила лето 1936 года, когда все эти сеньоры, казавшиеся сейчас столь важными, забились в потайные норы и ожидали наступления ночи, чтобы бежать, переодевшись каменщиками, нищими и даже женщинами. Мы спасли их шкуры, но круг их интересов остался таким же замкнутым, как круг их отношений или тур вальса, который танцевали их деды. Они побывали рядом со смертью, но ничему не научились. Рафаэль был прав, когда говорил, что в конце концов моим родителям повезло.

Я встала на колени рядом с Триной перед ярко раскрашенным Христом. Служба только что началась, и проповедник с аскетическим лицом поднялся на кафедру и воздел руки к небу так, словно в него целились из пистолета. В течение получаса он говорил о христианском милосердии. Мальчики-служки ходили с подносами, кто-то тронул меня сзади, и я обернулась.

– У вас не покрыта голова… хотите платок?

На обратном пути – как я и ожидала – мы встретили Рафаэля. Он с улыбкой поцеловал меня в щеку, и мы пошли пить вермут с Лауреано. Терраса «Маленького моря» была полна, но мы нашли свободный столик в «Девчонке». Рафаэль, казалось, был в отличном расположении духа: комедия, которую мы разыгрывали, забавляла его так же, как и меня, и впервые за многие месяцы мы смеялись с удовольствием. По тротуару без устали сновали люди, и какая-то блондинка, внимательно посмотрев на меня, осторожно взмахнула рукой. По тому, что Рафаэль не ответил на приветствие, я поняла, что это Николь.