Владимир Набоков: Истинная жизнь Севастьяна Найта

Состояние безнадежно.

«Опасно», по-французски и по-итальянски, т. е. высовываться из окна (стандартное предупреждение в европейских поездах).

В «Циферблате» или в «Литературной жизни».

Да здравствует народный фронт.

Шахматная доска по-немецки и по-французски.

Эти два слова – «рыцарь» и «ночь» – звучат по-английски одинаково: найт (буква «к» перед «н» не произносится).

Ладно, ладно.

Нет, его лечит д-р Гине.

Не правда ли?

Вариант этой статьи был напечатан по-английски в январской книжке альманаха «Неполные ответы» («Partial Answers», издательство университета Джонс Хопкинс) за этот год и, по-русски (в сокращении), в «Звезде» за апрель.

Свящ. Павел Флоренский. У водоразделов мысли. Париж, 1985. Т. 1. С. 339.

«Transparent Things», который дважды, кажется, перевели на русский язык буквально, и оттого неверно, как «Прозрачные вещи». «Сквозняк из прошлого» – авторский, по-видимому, вариант русского названия, по строчке из стихотворения Набокова «Будущему читателю» (1930), о чем я писал раньше.

«Пнин», в издании «Азбуки» 2007 года, с. 242. Я заменил точками придыхательные междометия, которые прерывают речь Джоаны, тем своеобразно оттеняя важный смысл ее слов.

Brian McHale. Postmodernist Fiction. London: Routledge, 1993. P. 18–19.

Об этом см. мое эссе «Разрешенный диссонанс», напечатанное в юбилейном издании романа («Азбука», 2007).

И здесь, и в других местах этой статьи перевод может несколько отличаться от напечатанного в тексте романа, потому что задачи выборочного цитирования отличаются от художественных.

Это «В.» имеет некоторое отношение к повествователю из рассказа «Весна в Фиальте»: там он Василий, но в переводе на английский стал Виктором, чтобы сохранить эту начальную литеру (Василий по-английски Basil, Бэзил). Набоков называет биографа Найта Виктором, отвечая в позднейшем письме своему первому биографу Фильду; но, зная их натянутые отношения в то время, нельзя исключить тут возможность особенного рода розыгрыша. Надо сказать, что, судя по черновикам, на одной из последних стадий он именовался Георгием Грешиным.

«Возражение на статьи Кюхельбекера в „Мнемозине“». Прилагательное «творческий» он употребляет всего тринадцать раз и по большей части в поэзии, т. е. на родине метафоры.

Многие попадали в этот тупик. Еще до выхода книги, в 1941 году, Набоков отвечал Эдмунду Вильсону, читавшему ее в рукописи и, конечно, тотчас попавшему на этот след: «Нет. Если не считать неясных очертаний шахматной партии в одной главе, в книге нет никакого развития „шахматной идеи“. Звучит привлекательно, но чего нет, того нет» (выделено Набоковым).

Надо сказать, что Набоков вообще терпеть не мог жанра «романизированной биографии» à la Maurois, который как раз был в моде в то время (1937–1939 гг.), с его пунктирной границей между жизнью действительной и присочиненной; и сам В. называет в одном месте этот род беллетристики «наихудшим видом литературы из всех известных».

В остатке оказывается артикль «а», но и он не без применения, если учесть, что английское «knight», как сказано, означает еще и шахматного коня.

Старая статья «See under Sebastian» ( The Nabokovian. № 24. 1990 (Spring). P. 24–29).

О возможном разрешении этой антиномии «Пнина» см. мою статью в юбилейном издании романа («Азбука», 2007). Андрей Бабиков обратил мое внимание на фразу в т. н. «Втором добавлении к „Дару“», где конь своим «глагольным» ходом ступает за пределы шахматной доски: «…ходом коня с доски в пустоту (вследствие того, что совершенно не усвоены основные положения автора)». Можно сказать, что Найт делает (или кто-то им делает) такой именно запредельный ход.

Emily Emery . The Ripples of Chekhov in «The Real Life of Sebastian Knight». The Nabokovian . № 20 (Spring). 1988. P. 24–29.