Луи Куперус - Тайная сила

Она никогда раньше не испытывала ничего подобного, но сейчас ничего не могла поделать. Такой ее сделала Нидерландская Индия – шаг за шагом, день за днем подступала эта болезнь воли. Франс ван Хелдерен был ее единственным утешением. Этот молодой контролер, никогда не бывавший в Европе, окончивший школу в Батавии, получивший высшее образование в Батавии, светловолосый, воспитанный, изящно-учтивый, благодаря своей совершенно непонятной национальной принадлежности и почти экзотической интеллигентности стал дорог ей как друг. Она говорила ему, как высоко ценит его дружбу, и он уже не отвечал ей словами любви. В их отношениях и так было слишком много нежности. В них был тот идеализм, в котором они оба нуждались. В окружающей обыденной обстановке их дружба сияла изысканным светом, вселявшим в них гордость. Он приходил часто – особенно теперь, когда его жена спасалась от малярии на Торсари, – и в ночной полумгле они совершали прогулки к маяку, возвышающемуся у моря подобно маленькой Эйфелевой башне. Об этих прогулках много судачили, но они не обращали внимания. У подножия маяка они садились, всматривались в морскую даль, слушали простор. Рыбачьи суда, как призраки, с парусами, напоминавшими ночных птиц, беззвучно входили в устье реки под унылое пение рыбаков. Тоска этой оторванности от большой жизни, тоска малюсенького мирка малюсеньких людей витала под мерцающими небесами, где таинственно вспыхивали бриллианты Южного креста или сияли полупрозрачные рожки турецкого полумесяца. И над тоской унылого пения рыбаков, зыбких рыбачьих судов, малюсеньких людишек под поблескивающим маячком плыла бездонная грандиозность: небо и вечные светила. И из этой грандиозности веяла несказанность, сверхчеловеческая, божественная, в которой тонула, таяла людская малость.

– Зачем цепляться за жизнь, если я завтра, возможно, умру, – думала Ева, – зачем эта людская суета и мельтешение, если завтра, возможно, все умрут…

И она делилась с ним этими мыслями. Он отвечал, что каждый человек живет не ради себя и не ради сегодняшнего дня, а ради всех и ради будущего… Но она только горько смеялась, пожимала плечами, находила его рассуждения тривиальными. И себя саму она тоже находила тривиальной, оттого что ее одолевали такие мысли, одолевавшие столь многих. Но все равно, при всей самоиронии, ее продолжала преследовать мысль о бессмысленности жизни, если завтра, возможно, все умрут. Они оба испытывали чувство унижения от сознания своей ничтожности, своей соизмеримости с атомом, пока сидели рядом у маяка, глядя в бездонность неба и бесконечность звезд.

И все же они любили эти мгновения, эти мгновения были всем в их жизни, потому что нередко, перестав ощущать собственную ничтожность, они разговаривали о книгах, о музыке, искусстве, о большом и высоком в жизни. И оба чувствовали, что, несмотря на библиотеку и итальянскую оперу – в Сурабае, – они отстали от жизни. Они чувствовали, что Прекрасное и Высокое происходит далеко от них. И тоска по Европе, желание не чувствовать себя такими мелкими, охватывало их, теперь уже обоих. Обоим хотелось вырваться отсюда, обоим хотелось в Европу. Но оба не могли уехать. Повседневная жизнь крепко держала их. И тогда, точно иначе и быть не могло, в полной гармонии друг с другом, они рассуждали о том, что есть душа, и в чем суть жизни, и сколь велики ее тайны.

Сколь велики ее тайны… Они ощущали их в море, в небе, но потихоньку искали их и в отстукивающей буквы ножке стола. Они не понимали, как это дух может являться с помощью стола, на который они с полной серьезностью клали свои руки и который от их флюидов из мертвого становился живым. Но как только они клали руки на стол, он тут же оживал, и они не могли не верить. Используя собственный странный алфавит, стол неритмично выстукивал буквы, которые они высчитывали; казалось, насмешливый дух, управлявший столом, то смеется над ними, то дразнит, то нарочно приводит в замешательство, то смолкает или ругается грубыми, грязными словами. Они вместе читали книги о спиритизме и не знали, верить или не верить.

То были тихие дни в тихой монотонности шумящего дождями городка. В этой их жизни вместе было что-то неестественное, точно все происходило во сне, навеянном потоками дождя. И Еве показалось, что она внезапно проснулась, когда однажды, гуляя по мокрой аллее в ожидании ван Хелдерена, увидела приближающегося к ней ван Аудейка.

– А я как раз к вам, любезная моя мефрау! – заговорил он возбужденно. – Хотел вас кое о чем попросить. Не могли бы вы мне помочь?