Жюль Сюпервьель - Дитя волн

Пеоны вышли из большой комнаты. Вытянувшись на своем убогом ложе, каждый прислушивался, ожидая исхода событий.

Туроку паковал все товары, кроме бритвы, – он чувствовал, что инструмент удастся сбыть с рук, слишком сильным было желание гаучо.

Старик, женщина, дети – все застыли в гробовом молчании.

– Что вы тут глазеете на меня?! – взорвался хозяин.

Шум отодвигаемых стульев. Лица сменились спинами, домочадцы один за другим вышли в распахнутую дверь и скрылись в черной ночи.

В комнате остаются только Хуан Печо, бритва и турок.

Креол спрашивает себя, не выгнать ли ему торговца, но для этого надо придумать повод или, по крайней мере, подобрать какие-то слова… Сочтя более удобным другой вариант, он делает шаг назад и всаживает нож в затылок стоящего перед ним человека.

Взметнув руки, как бы отгораживаясь от зла, турок падает головой вперед, проваливаясь в смерть.

Целеустремленно, словно по делу, в комнату входит пес, ночной дух; он обнюхивает тело, констатирует смерть и выходит, слизнув собственную тень.

Печо хватает бритву, вытаскивает из чемоданчика турка мыло, затем закрывает входную дверь и гасит лампу, чтобы не видеть следов крови.

В соседней комнате он тщательно бреется, удивляясь отраженному зеркалом новому лицу – как полузабытому родственнику, только что приплывшему из-за моря. Время от времени он поворачивается к двери, за которой покойник уже отдал все распоряжения для последнего путешествия – в неподвижный мир. Побрившись, Печо возвращается к телу. Под пиджаком виден широкий новый пояс из хорошей кожи. Хуан Печо хмурит брови: он должен исследовать содержимое. Пряжка расстегнута, раздается характерный звук – звон золотых монет, слабо приглушенный кожей пояса, раздается в ночи, как звонок будильника. Печо считает выложенные на стол деньги – двадцать фунтов стерлингов. Это ему очень не нравится: он убивал не ради денег, он не вор. Всякие коробочки и вещи в чемодане турка тоже не в счет – так, забава для глаз и рук, средства для наружного употребления.

Креолу не нужны эти предметы, они – непрошеные посредники между покойным и теми неизвестными людьми, которые, возможно, уже начали задавать себе вопросы в ночи, ворочаться в постелях, зажигать лампы и смотреть на часы, сознавая, что где-то в мире случилось нечто серьезное и следует узнать, что именно.

Наконец в голову приходит мысль: это золото он должен употребить на доброе дело.

Одну за другой он опускает монеты в копилку своего племянника, калеки. Прошедшее обряд очищения золото уходит, таким образом, к ангелам.

Он оставляет в кармане турка выручку от продажи вещей Флорисбеле и пеонам. Теперь, облегчив душу, гаучо с какой-то угрюмой симпатией разглядывает дорожные сумки и чемоданчик. Затем высыпает их содержимое на стол и раскладывает на несколько кучек.

«Для моей очень дорогой сестры Флорисбелы», – неумелой рукой выводит он на клочке бумаги.

«Для проказницы Марикиты».

«Для моего маленького племянника Хуана Альбертито».

«Для моего уважаемого отца».

«Для Хуана Печо».

Шею турка надежно охватывает длинный кожаный ремень, и вот уже Печо на лошади едет в ночи, которая стыдливо расступается перед ним. Он бросает тело в море. Две дикие утки, снявшись с места, улетают к Южному Кресту.

Он не забыл привязать камень к шее? Нет, не забыл. Хуан Печо возвращается на ранчо. И тут же окунается в сон, из которого на заре его возвращают к действительности птицы, склевавшие последний ночной кошмар.

Заледеневший, будто проспал ночь на морском дне, он следит, как над морем восходит солнце, и хочет убедиться, что турок затонул.

«В конце концов, я разделил между всеми нами его вещи. Это лучше, чем бросить их в воду, – ведь тогда ими никто не воспользовался бы. Я поступил очень хорошо».

Флорисбела слышала, как упало тело. Она забросала испачканный пол ранчо землей, которая провела ночь под звездами. Потом, повернувшись спиной, женщина начала молиться.

С некоторым опозданием Хуан Печо обнаружил, что не видит ни одного пеона, направляющегося к сараю, а обнаружив это, удивился. Даже не получив причитающееся им за стрижку, все трое ушли с ранчо еще до зари.

Четыре дня спустя Флорисбела подошла к брату и сказала ему на ухо:

– Он плавает.

Гаучо вскочил, будто ему предстояло во второй раз убить турка.

Со вспученным животом и откинутой назад головой, мертвенно-бледный и самодовольный, турок плавал на поверхности воды.