Жюль Сюпервьель - Дитя волн

– Разумеется, – подхватил Иосиф. – Мы тотчас же вернемся. Кто отправляется в дальний путь посреди ночи?!

– Ночь прекрасна! – продолжала Дева. – Мы хотим, чтобы младенец подышал свежим ночным воздухом, последние дни он что-то побледнел.

– Святая правда! – подтвердил Иосиф.

Но то была святая ложь. Вол все понимал и не хотел мешать сборам, поэтому сделал вид, что впал в глубокий сон. И это была святая ложь с его стороны.

– Он заснул, – прошептала Дева. – Давайте положим рядом с ним солому из яслей, чтобы он ни в чем не нуждался, когда проснется. Оставим рядом флейту, чтобы он мог до нее дотянуться, он ведь так любит играть на ней, когда никого нет поблизости.

Они собираются выходить. Скрипит дверь хлева.

«Давно надо было ее смазать», – думает Иосиф, боясь разбудить вола, но тот по-прежнему притворяется спящим.

Дверь осторожно закрывается.

И в то время, когда осел, друг по хлеву, шаг за шагом начинает приближаться к спасительному Египту, глаза вола неотрывно прикованы к соломе, на которой только что лежал младенец Иисус.

Вол прекрасно знает, что никогда не прикоснется ни к этой соломе, ни к флейте.

Созвездие Тельца стремительно возвращается в зенит и одним ударом рога пригвождает себя к небу в том самом месте, которое оно больше никогда не покинет.

Когда на заре соседка вошла в хлев, челюсти вола уже перестали жевать бесконечную жвачку.

«Я думала, что останусь на дне реки, но вот – поднимаюсь к поверхности», – путаясь в мыслях, думала девятнадцатилетняя утопленница, влекомая подводным течением.

Как только она миновала мост Александра, ее охватил жуткий страх – эти безжалостные люди из речной полиции били ее по плечу баграми, безуспешно пытаясь зацепить за платье.

К счастью, надвигалась ночь, и они оставили свои попытки.

«Ну, выловят меня, – размышляла она, – придется лежать перед этими людьми на столе какого-нибудь морга. И не сделаешь ни малейшего движения, чтобы защитить себя или отскочить в сторону, там ведь даже и мизинцем не шевельнешь. Чувствовать себя мертвой, когда гладят твою ногу. И ни одной женщины, ни одной женщины вокруг, которая обсушила бы твое тело и приготовила его в последний путь».

Наконец она покинула пределы Парижа и плыла теперь меж берегов, поросших деревьями и луговыми травами. Днем она старалась пристать к какой-нибудь заводи, чтобы путешествовать только по ночам, когда лишь звезды и луна скользят по рыбьей чешуе.

«Только бы добраться до моря, ведь я не боюсь теперь самых высоких волн».

Она все плыла, не ведая, что на ее лице сияет трепетная, но все же неугасимая улыбка, конечно, более неугасимая, чем на лице живого человека, с которым каждую минуту может случиться все, что угодно.

«Добраться до моря» – эти три слова сопутствовали теперь ей в путешествии по реке.

Глаза закрыты, ноги согнуты, руки раскинуты по воле волн, горло, уже за границей жизни, все еще искало силы для вдоха… Утопленницу раздражало, что один чулок сполз и ниже колена образовалась складка. Она смиренно плыла и плыла, кружась в потоке, не ведая иной дороги, кроме этой старой французской реки, которая, повторяя из века в век одни и те же извивы, слепо струилась к морю.

Проплывая через какой-то город («Где я – в Манте? в Руане?»), утопленница ненадолго застряла в омуте неподалеку от пролета моста, и только волна от проходившего мимо буксира освободила ее и позволила отправиться дальше.

«Никогда, никогда я не доберусь до моря», – думала она глубокой ночью на третьи сутки путешествия в воде.

– Но вы уже у цели, – раздался совсем рядом мужской голос, и она догадалась, что это был крупный мужчина, совершенно обнаженный.

Он привязал ей к лодыжке кусок свинца и взял за руку так властно и уверенно, что она, наверное, не смогла бы сопротивляться, даже если б была не маленькой утопленницей, а чем-то иным.

«Надо покориться ему, делать нечего».

И тело девушки стало опускаться все глубже и глубже. Когда они достигли долгожданных песков на дне моря, к ним устремилось множество фосфоресцирующих существ, но мужчина – это был Великий Мокрец – жестом остановил их.

– Доверьтесь нам, – сказал он девушке. – Ваша ошибка в том, что вы еще хотите дышать. Пусть вас не пугает, что вы больше не чувствуете сердца, – оно уже почти не бьется, разве лишь когда ошибается. И не сжимайте так плотно губы, будто боитесь наглотаться морской воды. Она для вас сейчас то же, что вы раньше называли питьевой водой. Вам больше нечего опасаться, слышите, нечего. Чувствуете, как к вам возвращаются силы?