Генри Хаггард - Братья

Пилигрим Никлас – это был он, одетый не в платье паломника, отшатнулся от него, смущенно произнося какие-то слова, и исчез в толпе сарацин. Горько зарыдав, Розамунда наклонилась, словно раненая птица, взмахнула мечом, которого ее отцу уже никогда не было суждено поднять, и, обратив его рукояткой вниз, к полу, бросилась на него. Но острие не коснулось ее груди, потому что эмир легко отклонил лезвие и поймал девушку, когда она падала.

– Госпожа, – произнес он, тихонько опуская Розамунду, – Аллах еще не требует вас к себе. Я сказал, что это не суждено. Теперь дайте мне слово, – в ваших жилах течет кровь, родственная Салах ад-Дину, и кровь д'Арси, а потому вы не можете солгать, – дайте слово, что никогда, ни теперь, ни после, вы не постараетесь лишить себя жизни. Если вы не дадите этого слова, мне придется связать вас, а противно совершать такое святотатство, и я молю вас не принуждать меня к нему.

– Обещай, Розамунда, – прозвучал глухой голос ее отца, – и да сбудется твоя судьба. Самоубийство – преступление, и он прав, так написано в книге судьбы. Приказываю тебе дать обещание!

– Повинуюсь и обещаю, – промолвила Розамунда. – Наступил ваш час, мой лорд Хасан.

– Я удовлетворен, – низко поклонился сарацин, – и с этих пор мы ваши слуги, принцесса. Ночной воздух холоден. Вам нельзя ехать так. Где ваши одежды?

Она указала пальцем. Один из воинов Хасана взял свечу, еще двое двинулись за ним, и вскоре они вернулись со всеми вещами Розамунды, которые только могли найти. Они не забыли даже ее молитвенника и серебряного распятия, которое висело над ее постелью, а также кожаной шкатулки с безделушками.

– Накиньте на принцессу самый теплый плащ, – приказал Хасан, – остальное заверните в ковры.

Таким образом, ковры, – тот, который сэр Эндрью купил в этот день у купца Георгия, и другие, которые киприот оставил на хранение, – теперь послужили мешками для вещей Розамунды. Даже в эти минуты, когда приходилось спешить и бояться опасности, подумали о ее удобстве.

– Принцесса, – спросил Хасан с поклоном, – мой господин, а ваш дядя прислал вам драгоценности огромной стоимости. Желаете ли вы взять их с собой?

Не отрывая глаз от помертвевшего лица сэра Эндрью, Розамунда с трудом ответила:

– Пусть они остаются там, где лежат. Что мне делать с камнями и драгоценностями?

– Ваша воля – закон, – склонился перед ней эмир. – Мы найдем для вас другие. Принцесса, все готово. Мы ждем, что вам будет угодно.

– Что мне угодно? О Господи, что мне угодно? – вскрикнула Розамунда надломленным голосом, продолжая смотреть на отца, который лежал перед ней на полу.

– Я не могу помочь, – произнес Хасан, отвечая на вопрос, светившийся в ее глазах, и печаль зазвучала в его голосе. – Он не хотел уехать, он сам навлек на себя гибель, хотя поистине я желал бы, чтобы этот проклятый франк не ударил его так искусно. Если вы хотите, мы унесем его с нами, но, госпожа, напрасно было бы скрывать от вас истину – он умрет. Я изучил медицину и знаю это.

– Нет, нет, – услышав эти слова, возразил сэр Эндрью, – оставьте меня здесь. Дитя мое, мы должны расстаться. Как я украл дочь Айюба, так сын Айюба похищает у меня тебя. Дочь моя, храни нашу веру, чтобы мы снова могли встретиться.

– Успокойтесь, – заверил его Хасан, – ведь Салах ад-Дин дал вам слово, что, если только сама принцесса не пожелает переменить свою веру или Аллах не изменит ее сердца, она будет жить и умрет поклонницей креста. Леди, ради вас самих и ради нас не делайте прощанье слишком долгим! Уйдите, слуги, возьмите с собой наших мертвых и раненых. Некоторых вещей не должны видеть посторонние глаза.

Они повиновались, и в соларе остались только Розамунда, Хасан и умирающий. Розамунда опустилась на колени перед отцом, и они стали шептать что-то на ухо друг другу. Хасан повернулся к ним спиной и набросил край своего плаща себе на голову и глаза, чтобы ничего не видеть и не слышать в этот страшный и священный час прощанья.

Казалось, будто они нашли надежду и утешение, по крайней мере, когда Розамунда в последний раз поцеловала старика, сэр Эндрью улыбнулся и сказал:

– Да, да, может быть, все к лучшему. Да хранит тебя Господь и да свершится Его воля. Но я забыл, скажи мне, дочь моя, который?

Она опять шепнула ему что-то на ухо, и, подумав с минуту, он ответил:

– Может быть, ты права. Я думаю, это самое мудрое. А теперь да покоится мое благословение на вас троих и на детях детей ваших. Подойди сюда, эмир.