Джордж Элиот - Мельница на Флоссе

Итак, все были на своих постелях, так как было уже за полночь; все, за исключением не большего числа бодрствовавших, как Магги. Она сидела в своей маленькой гостиной, обращенной окнами к речке, с одной свечкой, которая, оставляя всю комнату в неясном полусвете, только ярко освещала лежавшее перед нею письмо. Это письмо, которое она получила в тот-день, было одною из причин ее позднего бдение. Она сидела, не замечая пролетевших часов, не думая о покое, даже не представляя себе никакого ясного образа успокоение, кроме того далекого, от которого более не пробуждаются для этой земной жизни полной борьбы и страданий.

За два дня до получения этого письма Магги была в последний раз в пасторском доме. Правда, дождь мог бы мешать ей это последние два дня, но на то были другие причины.

Уже из некоторых замечаний и намеков доктор Кенн узнал о сплетнях, ходивших в обществе по поводу его сношений с Магги, и совсем недавно он был уведомлен о них устами одной прихожанки, которая уговаривала его не упорствовать в своем сопротивлении общему чувству прихожан. Доктор Кенн, совесть которого была чиста в этом отношении, все еще думал упорствовать; ему было гадко согласиться с всеобщим чувством, которое он знал, было достойно презрение, но он был наконец принужден к этому соображением, что его звание налагало на него обязанность заботиться даже о внешности и приличиях, понятия о которых зависят от степени развитости окружающих умов. Для умов низких и грубых значение внешности очень расширяется. Быть может, он находился в опасности действовать из одного упрямства; быть может, его долг повелевал ему покориться. Совестливым людям свойственно видеть свой долг в том, что им больнее исполнить; а доктору Кенну всегда было больно уступать. Он решил, что его долг уговорить Магги оставить на время Сент-Оггс, и он исполнил эту тяжелую обязанность, как мог деликатнее. Он только – заметил в самых неопределенных выражениях, что его попытка покровительствовать ее присутствию в городе сделалась источником раздора между ним и его прихожанами, что несомненно должно повредить его полезности, как пастора. Он просил у нее позволение написать к своему другу, также духовного звания, который, может быть, принял бы ее в гувернантки, или постарался бы найти приличное место для молодой: девушки, которой пастор Кенн глубоко интересовался.

Магги выслушала его с дрожавшими губами; она только была в состоянии произнести едва внятное:

– Благодарю вас; я вам буду очень благодарна.

И пошла домой под проливным дождем и с отчаянием в сердце. Итак, ей суждено быть одинокою скиталицею; ей суждено увидеть новые лица, которые будут с удивлением смотреть на нее, потому что жизнь ей будет в тягость; ей суждено начать новую жизнь, стараться расшевелить себя, принимать новые впечатление, тогда как ее гнетет смертельная тоска. Неужели для однажды павших нет ни семейного крова, ни помощи от других? Неужели даже те, которые чувствуют к ним сострадание, должны заглушать в себе это чувство? Но ей ли можно жаловаться? Ей ли отказываться от этого испытание, представляющего единственную возможность облегчить груз, тяготеющий над другими страдальцами, и тем сделать свое порочное увлечение источником чистейшей любви, лишенной всякого эгоистического чувства? Весь следующий день она. провела в своей одинокой комнате, думая о будущем и стараясь превозмочь, себя, и успокоиться, ибо какого спокойствия могла достигнуть Магги без борьбы?

На третий день, тот самый день, который только что кончился, пришло письмо, которое лежало пред нею на столе.

Письмо это было от Стивена. Он уже возвратился из Голландии; он был в Медфорде, без ведома своих друзей и написал ей оттуда, вложив письмо в письмо к другу, в котором он был уверен. С начала до конца оно состояло из страстных упреков, воззваний против безрассудства жертвовать собою тому превратному понятию о справедливости, которое побудило ее разрушить, все его надежды ради пустой идеи, а не, действительного блага, его надежды – его, которого она любила и который любит ее тою всепожирающею страстью, которую, человек способен питать к женщине только однажды в жизни.

«Мне пишут, что вы выходите, замуж, за Кенна. Как будто я поверю этому! Они, пожалуй, и вам рассказывают такие же басни обо мне. Быть может, они вам, говорят, что я поехал путешествовать. Мое тело действительно куда-то таскали, но мыслию я не удалялся из того ужасного места, где, вы покинули меня, где, я очнулся от бесчувственности, в которую погрузила меня бессильная ярость, чтоб только узнать, что вас уже не было… Магги! чьи муки могут сравниться с моими? Чьи чувства оскорблены более моих? Кто, кроме меня, встречал этот взгляд любви, который выжег свой образ так глубоко в моем сердце, что уже другому в нем нет места? Магги! Призовите меня к себе, призовите меня к жизни и добру! Я чужд того и другого. Я не имею побуждений; мне все постыло. Два месяца еще более укоренили во мне убеждение, что без вас я не могу существовать: Напишите одно словечко, скажите «приезжай!» – чрез два дня я буду с вами, Магги. Или вы забыли, что такое значит быть вместе, видеть, слышать друг друга?»