Мэри Шелли - Наследник Мондольфо

Виола не отчаивалась; однако она чувствовала, что понадобится вся ее смелость, чтобы выбраться из темницы. Она съела часть пищи, которую ей принесли, выпила воды и, немного подкрепившись, расстелила на полу плащ, оставленный провожатыми, усадила на него ребенка и велела играть, а сама устроилась у окна и принялась высматривать какого-нибудь прохожего, к кому она могла бы обратиться, чтобы он, если не сумеет помочь ей иным способом, по крайней мере передал весточку Лудовико и ее судьба не была покрыта пугающей неизвестностью; но, вероятно, дорога, пролегавшая мимо ее окна, охранялась, так как поблизости никто не появился. Тем не менее, едва Виола выглянула наружу, желая получше осмотреться, как ей пришло в голову, что она могла бы целиком протиснуться сквозь железную решетку. Окно располагалось невысоко над землей, и плащ, привязанный к одному из прутьев, позволил бы ей безопасно спуститься. Виола не дерзнула совершить эту попытку; более того, она боялась, что за ней могут следить и что, увидев ее возле окна, тюремщики могут догадаться, о чем думает пленница; поэтому она отошла в глубь комнаты и села, глядя на решетку с надеждой, перемежавшейся страхом, которые то окрашивали ее щеки румянцем, то заставляли бледнеть – совсем как при первой встрече с Лудовико.

Ее ребенок проводил время между играми и сном. Океан ревел по-прежнему, а темные тучи, принесенные сирокко, омрачали небо и приближали наступление вечера. Час проходил за часом; она не слышала боя курантов; определить время по солнцу не было возможности, но постепенно комната погрузилась во тьму, и наконец послышались звон колоколов и пение «Аве Мария», урывками доносившиеся среди завываний ветра и плеска волн. Виола преклонила колени и вознесла пламенную мольбу Мадонне, заступнице невинных, – мольбу о себе и о своем мальчике, не менее невинном, чем Мать и Божественный Младенец, которым она творила молитвы. Наконец она умолкла. Приблизившись к окну, Виола прислушалась к звукам человеческого голоса, слабым, прерывистым и замершим вдалеке, а с наступлением темноты потоками хлынул дождь, сопровождаемый громом и молнией, которые заставляли все живое искать укрытия. Виола содрогнулась. Могла ли она в такую ночь бросить свое дитя? Но, вновь собравшись с духом, она задумалась над тем, как использовать для защиты своего малыша от непогоды плащ, который прежде поможет им спуститься. Она осмотрела решетку и убедилась, что, приложив некоторые усилия, смогла бы протиснуться сквозь нее, а когда выглянула наружу, то увидела в свете молнии, что расстояние до земли не очень велико. Вновь она вверила себя Божественному покровительству, вновь призвала и благословила своего Лудовико; а затем, не без страха, но с решимостью приступила к делу. Она закрепила плащ при помощи своей длинной накидки, которая, свешиваясь до самой земли, была завязана скользящим узлом и падала, если за нее потянуть. Потом взяла ребенка на руки и, протиснувшись сквозь прутья решетки, поясом привязала его к талии, после чего благополучно достигла земли. Затем, забрав плащ и вместе с ребенком укутавшись в его темные и просторные складки, она остановилась и затаила дыхание, прислушиваясь. Природа была разбужена самым звучным из своих голосов – ревом моря, – а непрестанные вспышки молний, являвшие Виоле, какое запустение ее окружает, сопровождались оглушительными громовыми раскатами, которые повергали ее в трепет. Она пересекла поле и оставила белевшие гребни волн по правую руку, зная, что таким образом движется в направлении, противоположном Мондольфо. Виола шла настолько быстро, насколько позволяла ее ноша, следуя проторенной дорогой, ибо опасалась в темноте сбиться с пути. Дождь прекратился, и она шагала вперед до тех пор, покуда у нее не подкосились ноги, вынудив ее сделать привал и подкрепиться куском хлеба, прихваченным из темницы. Успех замысла придал Виоле необычайное воодушевление. Она не боялась – ибо верила, что находится на свободе и в безопасности. Из глаз ее текли слезы, вызванные, впрочем, переполнявшими ее чувствами, которые не находили иного выхода. Она не сомневалась, что воссоединится с Лудовико. Проведя несколько часов во власти стихий, на миг прекративших свое буйство, и сидя теперь во тьме ночи на придорожном камне, среди открытой, унылой, незнакомой местности, с ребенком на руках, и только что доев скудную пищу, Виола ощущала торжество, радость и любовь, которые низошли к ней в сердце и предрекли грядущую встречу с любимым.