Элизабет Гаскелл - Север и Юг

– Это ужасно! – воскликнула Маргарет. – Мне жаль его! Хиггинс, я не узнаю вас сегодня. Разве не вы сделали Бушера таким, затащив его силой в Союз? Он с самого начала был против, но вы навязали ему свою волю!

– Ах, вот как! Значит, Союз сделал его таким? А кем он был?

Внезапно с улицы донеслись приглушенные ритмичные звуки, привлекшие к себе их внимание. Голоса соседей во дворе затихли. Шаги под окнами замерли или, точнее, начали медленно перемещаться к воротам. Послышался отчетливый топот, который рассек образовавшуюся тишину и проник в дом Хиггинса. То была размеренная поступь людей, переносивших тяжелую ношу. Словно по сигналу, Николас, Маргарет и мистер Хейл бросились к двери. Их влекло во двор не любопытство. Это был священный порыв.

Шесть человек шли посреди узкой дороги – трое из них полицейские. Они несли на своих плечах снятую с петель дверь, на которой лежало тело мертвого мужчины. С каждой стороны двери что-то постоянно капало. Вся улица вышла посмотреть на это зрелище, уже сопровождавшееся небольшой процессией. Многие люди приставали к носильщикам с расспросами, и те неохотно давали ответы – слишком часто им приходилось рассказывать одну и ту же историю.

– Мы нашли его на поле. В ручье.

– В ручье? Там и воды-то нет, чтобы утопиться.

– Видно, очень уж ему хотелось. Он лежал лицом вниз. Наверное, устал жить и нашел хорошую причину для смерти.

Хиггинс, стоявший рядом с Маргарет, спросил дрожащим голосом:

– Это же не Бушер, верно? У него не хватило бы мужества. Конечно, это не Джон Бушер! Почему они идут к его дому? Эй! Что такое? У меня звенит в ушах. Я ничего не слышу.

Мужчины аккуратно положили дверь на камни, и все увидели утопленника: его остекленевшие глаза – один наполовину открытый и другой, смотревший прямо в небо. Он сохранял ту позу, в которой его нашли. Лицо распухло, кожа приобрела странный цвет, поскольку ручей использовался для слива отходов из красильных цехов. Передняя часть головы оставалась лысой, но сзади волосы росли длинными тонкими прядями, с которых теперь стекала вода. Несмотря на обезображенный вид, Маргарет узнала Джона Бушера. Всеобщее любопытство к его искаженному лицу казалось ей таким кощунственным, что она вышла вперед и мягко накрыла голову мертвеца своим носовым платком. Взгляды всех присутствующих перешли на нее. Когда она, выполнив свой набожный долг, вернулась к Хиггинсу, который будто бы врос ногами в землю, соседи зашептались и один из них подошел к Николасу, чтобы высказать свое мнение.

– Хиггинс, ты знал его. Кому, как не тебе, извещать его жену. Сделай это мягко, но быстро. Мы не можем оставлять его здесь долго.

– Я не могу, – ответил Хиггинс. – Не просите меня. Я не могу сообщить ей о смерти мужа.

– Ты знаешь ее лучше нас, – настойчиво произнес мужчина. – Мы сделали свое дело и принесли его сюда. Теперь твоя очередь.

– Я не могу быть вестником смерти, – повторил Николас. – Меня и так уже подкосил его нынешний вид. Мы не были друзьями. А теперь он к тому же и мертв.

– Ну, если не можешь, значит, не можешь. И все же кто-то должен пойти к его жене. Это ужасная обязанность. Ей повезло, что она не услышала вестей о смерти мужа от грубого человека, потому что такое сообщение нужно сделать мягко и тактично.

– Папа, может быть, вы сходите к ней? – тихо спросила Маргарет.

– Если бы я мог… Если бы у меня было время, чтобы подумать и найти нужные слова… Но вот так сразу…

Дочь поняла, что ее отец действительно не сможет справиться с подобным поручением. Волнуясь, он дрожал всем телом.

– Тогда я пойду, – сказала она.

– Благослови вас Бог, юная леди. Это будет добрый поступок, так как женщина очень больна и мало кто из соседей знает ее.

Маргарет постучала в закрытую дверь, но из дома донесся лишь громкий шум, создаваемый сворой маленьких, плохо воспитанных детей.

Не услышав разрешения войти, она поняла, что его и не будет. Каждый миг отсрочки усиливал ее страх, поэтому она решительно открыла дверь и, переступив порог, защелкнула железный засов. Миссис Бушер сидела в кресле-качалке у едва горевшего камина. Судя по беспорядку, в доме не убирали несколько дней. Маргарет придвинула к себе шаткий табурет. От волнения в горле у нее пересохло, а детский шум стал настолько громким, что первое приветствие осталось неуслышанным. Она попробовала еще раз:

– Как поживаете, миссис Бушер? Выглядите вы неважно.

– Как я могу поживать? – ворчливо ответила женщина. – Хуже некуда! Муж оставил на меня детей, а мне нечего дать им, чтобы утолить их голод. Я сижу без пенни, такая слабая и несчастная.