Элизабет Гаскелл - Север и Юг

Повысив голос до воющего крика, он продолжил:

– Мы можем ссориться и ругаться, мы можем мириться и быть друзьями, мы можем голодать, пока от нас не останутся только кожа да кости, – но ничто из этого не затронет Бесс. Она уже получила свою долю страданий – сначала тяжелую работу, затем ужасную болезнь. Ей досталась собачья жизнь. Она умерла, так и не узнав за все свои дни ни радости, ни счастья! Нет, девочка, что бы ни говорила Бесс, она теперь ничего не узнает обо мне. Ей не будет стыдно. А я просто немного выпью, чтобы справиться с горем.

– Нет, – мягко ответила Маргарет. – Вы не должны спиваться. Если ее жизнь была такой, как вы ее описали, Бесси показала себя достойным человеком. Она не страшилась смерти, как некоторые люди. И вы слышали ее слова о грядущей жизни – о жизни с Богом в небесном граде, куда она теперь ушла.

Взглянув на нее, Хиггинс разочарованно покачал головой. Его бледное измученное лицо поразило Маргарет.

– Вы ужасно устали, Николас. Где вы были весь день? На работе?

– Только не на работе, – ответил он с коротким мрачным смехом. – Разве это можно назвать работой? Я был в комитете, до тошноты пытаясь заставить дураков прислушаться к голосу разума. Но прежде, около семи утра, я навестил жену Бушера. Болезнь приковала ее к постели, однако она словно с цепи сорвалась! Бесилась и бушевала, выпытывая у меня, куда подевался ее чертов болван. Как будто я удерживаю его в каком-то подвале. Как будто у меня есть дело до него! Этот глупец вытер ноги о наши планы! Часть дня я ходил по секретным явкам и общался с людьми, которых ищет полиция. Закон теперь поднялся против нас. Знала бы ты, как у меня болело сердце от неудач с забастовкой. Потом я встретил друга, и он, предложив угостить меня выпивкой, сообщил, что моя дочь лежит при смерти… Бесс, девочка, поверь, я сразу бросился к тебе!

Повернувшись к безмолвному неподвижному телу, он спросил с отчаянной мольбой:

– Ты же веришь мне, правда?

– Вы ни в чем не виноваты, – мягко произнесла Маргарет. – Все случилось внезапно. Но теперь ситуация изменилась: вы видели ее на смертном ложе, вы слышали слова, которые она сказала на последнем дыхании. Вы не можете обмануть ее ожидания.

Хиггинс промолчал. И действительно! Где еще он мог найти утешение?

– Пойдемте со мной, – сказала она со смелой удалью, хотя через миг испугалась собственных слов. – По крайней мере вам предложат ужин, в котором, как мне кажется, вы нуждаетесь.

– Твой отец священник? – спросил Николас с внезапным интересом.

– Он был им, – коротко ответила Маргарет.

– Я пойду и выпью с твоим отцом чаю, раз ты просишь меня. Мне часто хотелось побеседовать со священником. Я не особенно привередлив, и мне все равно, проповедует он сейчас или нет.

Маргарет смутилась. Естественно, ее отец был не готов к встрече с таким визитером. К тому же следовало учитывать состояние матери. Все казалось неправильным, но если бы она взяла свое приглашение обратно, это привело бы к худшему результату – Хиггинс точно отправился бы за джином в харчевню. Если же он придет к ней домой, с ним не случится ничего непредвиденного, и это будет огромным достижением.

– Прощай, Бесс! Мы наконец расстались с тобой. Ты с самого рождения была для меня подарком судьбы. Благослови Бог твои побледневшие губы, девочка… Они улыбаются сейчас. И я рад видеть это, хотя чувствую себя одиноким и навеки несчастным.

Он склонился и поцеловал дочь, затем накрыл ее лицо покрывалом и повернулся, чтобы следовать за Маргарет. Она торопливо спустилась по ступеням и рассказала Мэри о своем приглашении. Это был единственный способ удержать ее отца от распивочной. Она пыталась уговорить Мэри пойти с ними – ее сердце болело при мысли о том, чтобы оставить эту бедную девушку одну. Но Мэри сказала, что к ней придут соседи и подруги; они посидят с ней сколько понадобится; все будет хорошо, лишь бы папа… Она замолчала, когда к ним подошел ее отец. Он хмурился и играл желваками, словно стыдился своих эмоций. Хиггинс даже попытался изобразить бесшабашное веселье, похожее на «треск тернового хвороста под котлом» [4].

– Пойду, дочка, попью чайку с ее отцом!

Выйдя во двор, Николас надвинул кепку на брови и зашагал рядом с Маргарет. Он не оглядывался по сторонам, все время смотрел себе под ноги и, похоже, боялся окончательно раскиснуть от сочувствующих слов и взглядов соседей. Они шли молча. Однако, свернув на улицу, на которой жила Маргарет, Хиггинс осмотрел свою одежду, руки и ботинки.