Сергей Голицин - Царский изгнанник

– Что ж он мне-то болтал? Хоть и пьяный, а, чай, он видел, что я его не понимаю.

– Он хотел помочь тебе и говорил тебе разные фразы на разных языках, надеясь дойти до такого, который ты понял бы. Сядем за большой стол; я познакомлю тебя с моими товарищами.

– Они говорят по-русски?

– Нет, а разве ты, кроме русского, ни на каком языке не говоришь?

– По-голландски немножко говорю, а по-французски только и выучил одну фразу на всякий случай: «Фьякр? Отель „д’Эспань!..”» Понял ли бы ты меня, если б был извозчиком?

– Мы и без этой фразы проводим тебя в твою гостиницу, если князь Петр Федорович опоздает.

– Что это публика так расхлопалась? – спросил Волконский. – Неужели ей нравится фальшивое пение этой мамзели?

– Ей нравится смысл песни, в которой намекается на мадам.

– Кто эта мадама?

– Старушка, на которой, говорят, женился король.

– Охота ему жениться на старухе. Лучше б молоденькую взял… А эта певица недурна собой.

– Купите у меня, добрые господа, – сказала маленькая девочка, предлагая Волконскому и Мише по букетику сухоцвета.

Оба взяли по букетику: Миша дал девочке пять франков, Волконский дал ей червонец.

– Видно, у тебя много денег, князь, – сказал Миша.

– А что? Тебе, может быть, надо? Я одолжу, пожалуй.

– Нет, у меня свои есть.

Миша показал полученный им от Лавуазье сверток с пятьюдесятью луидорами.

– Что ж ты так скупо дал этой бедной девочке? – спросил Волконский.

– Довольно с нее. Здесь им обыкновенно по одному су дают, а иные и ничего не дают…

– Не хотите ль поворожить, добрые господа? Всю правду предскажу вам, – сказала старушка, подойдя к столу, за которым сидели, допивая свои стаканы, Аксиотис, Педрилло и Акоста.

– Это что за чучело заморское? – спросил Волконский у Миши. – Какой глупый костюм! Зачем это она вся в красное нарядилась?

– Это цыганка-ворожея; хочешь узнать свою судьбу? Я подзову ее.

– Потом. Вон твой товарищ поворожить хочет; переведи мне, что она будет говорить.

– Ну, покажите нам ваше искусство, – сказал Педрилло, протягивая ворожее руку.

– На пустую руку правда не пойдет, мой красавец, – отвечала цыганка, – посеребрите ее.

– Даже позолочу, – сказал Педрилло, кладя луидор на свою левую руку и покосясь на Волконского, будто чтоб сказать ему: «Не думай, что у тебя у одного есть луидоры».

– О чем прикажете загадать вам, мой добрый господин? – спросила цыганка. – О прошедшем, настоящем или о будущем?

– Прошедшее и настоящее я без вас знаю… Впрочем, гадайте как умеете.

– Вы, молодой человек, красивы собой. Многим красавицам вы понравитесь; многие будут страдать по вас.

– Еще бы, – важно сказал Педрилло, – а буду ли я когда-нибудь женат?

– Брачная линия не очень ясна. Но пир свадебный виден… Богатый пир. Много на нем гостей богатых…

– Не хотите ль выпить стакан вина? – сказал Педрилло. – Бодрее ворожить будете: в вине истина, говорит старая… цыганская пословица. Гарсон! Еще бутылочку. Девятая будет.

Цыганка выпила залпом большой стакан ришбура, глаза ее засверкали.

– Спасибо… линия жизни длинна у вас, опасности будут, скоро большие будут опасности, но не бойтесь их. Вы долго проживете: линия жизни длинна.

– Все вы, гадалки, на один лад, кроме общих мест, от вас ничего не добьешься.

– Погадайте и мне, мадам, – сказал Акоста, протягивая свою руку, на которую положил один франк.

– Скупенько посеребрил ты ручонку, молодчик; ну, да бог с тобой. О чем же погадать тебе?

– Буду ли я тоже нравиться женщинам?

– Будешь, мой красавец, непременно будешь, только не скоро. Лет через десять.

– Попроси ее, князь, – сказал Волконский Мише, – чтоб она теперь и мне погадала.

Волконский протянул ей руку с двумя червонцами.

– Таких счастливых дней у меня еще не бывало, – сказала цыганка, рассматривая руку Волконского, – спасибо вам, мои красавцы… Да что же это значит? – прибавила она, вглядываясь в руку. – Я уже видела эту руку.

– Налей ей еще стаканчик, Акоста, – сказал Педрилло.

– Я уже видела эту руку, – повторила цыганка, опьянев немножко, – сейчас два раза сряду видела…

Аксиотис, не находя особенного удовольствия ни в попойке, которой боялся, ни в компании князя Волконского, которого не понимал, ни в гадании, которому не верил, шепнул Мише, что едет домой, и незаметным для прочих товарищей образом уехал. Ему хотелось еще раз навестить больного Расина и потом пораньше лечь спать, чтоб на следующее утро хорошенько приготовиться к своей вступительной лекции.