Маргарет Вудс - Деревенская трагедия

– А, здравствуй, Джес! Я хотела достать себе ветку, – сказала она, – без этого, видно, коровы не послушаются меня.

Джес засмеялся, оскалив зубы.

– Ну, теперь, погоди, ветку я тебе срежу, – сказал он, заикаясь, по обыкновению, и принимаясь резать сочную ветвь ольхи своим складным ножом. – Нет никакого смысла бояться коров, – заметил он добродушным тоном, который смягчал внешнюю грубоватость его слов.

– Я никогда раньше не видела близко коров, – объяснила Анна, – и когда я осталась одна с ними, мне как-то стало не по себе.

– Лучше будет мне погнать их вместо тебя домой, – сказал Джес, делая из зеленой ветви длинный прут. – Ведь, они меня-то знают, голубушки.

Анна с радостью приняла предложение. Только что коровы услышали знакомый голос прежнего работника, они тотчас же повернули головы в сторону ворот и тяжело побрели домой, медленно и ровно, не оглядываясь, с полным, по-видимому, сознанием, что так и быть должно.

– Много глупостей рассказывают про коров, – заметил Джес, проходя в ворота рядом с Анной, – и, кстати будь сказано, также о быках.

– О, быков я не выношу, они такие страшные! – воскликнула девушка.

Джес посмотрел на нее, улыбаясь, с чувством некоторого превосходства.

– А вот наш старый бык, арендаторский-то… можно почти оторвать у него хвост и он не тронет, такой уж смирный он у нас… – тут прут свистнул по спине телки.

– Я не буду пробовать, однако, да, верно, и вы не захотите пробовать, – возразила она, хихикая, слегка вызывающим тоном, в котором слышалась привычка в городским манерам.

Джес хихикнул тоже и продолжал молча идти рядом с ней, придумывая ответ поостроумнее. Но так как ничего не приходило ему в голову, он опять засмеялся. Больше они ничего не сказали друг другу до самого хлева, но они, казалось, узнали друг друга ближе, пройдя вместе это короткое расстояние и в течение этих нескольких минут, чем за все те утра, когда они встречались раньше за завтраком в кухне на ферме. Между ними, впрочем, всегда была какая-то молчаливая, невысказанная симпатия. Оба они были «чужие, не свои» в Гайкросе, а это было условие немаловажное в местной жизни, притом же, когда во дворе бранили Джеса, Анна получала выговоры в курятнике или в молочной. Кроме того, когда мистер или мистрис Понтин хотели указать на испорченность современного молодого поколения, то Джес и Анна оба по очереди служили им для этого удобными образцами. Подобно многим, часто даже весьма дельным, труженикам как в умственной, так и в практической сфере, у мистрис Понтин недоставало либо терпения, либо уменья учить своему делу других; дядя Джемс был тоже крайне нетерпеливым наставником, так что молодые люди часто одновременно испытывали на себе и несправедливость, и жестокость обращения.

Анна так не привыкла видеть внимание к себе, что, быть может, потому невольно и преувеличивала в душе признательность, которую она чувствовала за своевременную помощь, только что оказанную ей Джесом. Девушка стояла у дверей хлева и не находила слов, чтобы выразить свою благодарность.

– Как бы я хотела тоже что-нибудь сделать для тебя, – проговорила она, наконец, робко дотрогираясь до его рукава, когда он проходил мимо, выйдя из хлева. – У тебя такая большая дыра на рукаве, как раз на локте, а можно было бы так прекрасно ее заштопать.

– Какое тебе дело? – отвечал Джес резко, почувствовав себя неловко. – Когда у меня хватает денег, так по субботам Бетси Тод штопает мне платье.

Но Анна не угомонилась.

– Нет, уж лучше дай мне заштопать, – повторила она решительно, – старуха Бетси только и сделает, что испортит, право. Брось пустые разговоры, да повесь-ка лучше свою куртку вот сюда, а завтра утром, когда я приду в сад, то принесу ее и повешу за твоим окном.

И так как Анна не только серьезно желала, но и намеревалась так поступить, а у Джеса не было другой причины для отказа, кроме крайней конфузливости, то и кончилось тем, что он снял с себя куртку с тем угрюмым и понурым видом пойманного вора, который обыкновенно служит выражением радостного смущения, переполняющего грудь деревенского парня.

Так началась дружба между обоими молодыми людьми, и хотя она не сопровождалась никакими особенными чувствами, но вскоре заняла большое место в их жизни уже в силу той простой причины, что у них обоих не было иных друзей. В длинные летние вечера, когда Анна собирала фрукты в саду или поливала последние доцветающие растения, уже редко попадающиеся среди огородных овощей в старом господском саду, можно было быть уверенным, что Джес тоже тут где-нибудь по близости. Случалось им и вместе собирать смородину или малину по целым часам, молча, друг около друга, пока не начинала падать холодная роса и у обоих лица делались совершенно бледными от наступающих сумерек. Иногда случалось им и посидеть вместе на низкой каменной ограде сада, там, где он граничил с лугом, и в это время Анна нередко чинила какую-нибудь прореху в платье Джеса при последних красных лучах вечернего заката. Тетушка Понтин охотно принимала помощь от Джеса, когда последний предлагал свои услуги Анне во время работ её в саду, но остается под большим сомнением, посмотрела ли бы она так же благосклонно, если бы узнала, что с своей стороны Анна уделяет время на приведение в порядок его одежды, хотя труд её в данном случае являлся лишь справедливым вознаграждением за его услуги. Если бы такие свидания зависели от одного только Джеса, то, вероятно, они скоро превратились бы в те обыкновенные свидания, которые по воскресным дням происходят во всех английских деревнях: медленно проходят деревенские пары мимо вас с красными и блестящими лицами, одна за другой; иногда идут они под руку, а чаще обнявшись еще нежнее, но всегда в полном и убийственном молчании и непременно упорно глядя в разные стороны. Деревенский житель не словоохотлив в своей любви, как окружающие его деревья и растения и многое другое, разделяющее вместе с ним его бессознательность. Он таков не только в любви, но и во всех своих лучших привязанностях. Таков был и Джес, который еще не был влюблен в Анну; его привязанность к ней была скорее вызвана тем непреодолимым влечением, которое неизбежно чувствует одинокое человеческое существо к другому такому же одинокому существу, хотя в его чувстве и было нечто романтическое от сознания неравенства положения, разделяющего их. Несмотря на то, что племянница мистера Понтина работала на ферме, как служанка, в глазах местного общества она стояла, все-таки, выше бывшего воспитанника дома призрения бедных, теперешнего рабочего, и в действительности она была выше его по воспитанию и по уму.