Маргарет Вудс - Деревенская трагедия

Дядя подошел к ней и стал у кровати.

– Успокойся, дитя мое, – проговорил он с участием, – не нужно так огорчаться. Все к лучшему.

– Конечно, все к лучшему, – вторила ему мать с нетерпением, ощупывая свой карман. – Сколько раз заходила к нам дама-благотворительница нашего прихода и говорила и ей, и отцу её, что глупо роптать против воли Божией. Но вот посмотрите: говори, не говори, все одно, – как о стену горох, – ее не скоро проберешь.

Рыдания так же быстро прекратились, как и начались, и девочка встала на ноги.

– Так недавно было это… в воскресенье… – сказала она, глядя на противуположную стену.

Она хотела сказать, что еще в воскресенье изнуренная фигура её больного отца сидела тут, подпертая этими же самыми подушками. «Мне жаль оставлять тебя, Аня, голубчик мой», – с трудом и еле слышным шепотом сказал он ей в этот день. Казалось, что целые годы прошли с тех пор, но она все как-будто ожидала, что опять предстанет здесь перед ней лежащая фигура с знакомым болезненным лицом, которое одно только в целом мире и смотрело на нее любящими глазами.

– Вот глупенькая! ведь, это было не в воскресенье, а в. понедельник, – фыркнула на нее Селина, воображая, что девочка говорила о смерти отца.

– Прощайте, маменька, – опять сказала Анна и дверь затворилась за ней и за её дядей. Слышно было, как фермер, тяжелыми шагами и неловко цепляясь за ступеньки, спустился по темной лестнице, а Селина, между тем, достав из-под кровати темную бутылку, уселась и принялась с жадностью разглядывать свой маленький капитал.

Вдоль пограничной линии Оксфордшира тянется длинный и совершенно прямой холмистый кряж, направляющийся от севера с югу. На одном конце кряж этот, как волна прибрежного буруна, поднимается выше и затем круто обрывается, переходя в широкую долину, расстилающуюся вдаль. Как раз на этом обрыве гнездится деревня Гайкрос, напоминая своим местоположением, даже среди полного несоответствия всех остальных условий, старинный укрепленный город, украшающий своими башнями и стенами какой-нибудь скалистый утес в Италии. Чудный вид кругом придавал не меньший блеск и мирной деревушке с её скромными хижинами и стогами сена, чем поседевшим от времени стенам средневековой крепости. Неправильный ряд черепичных деревенских крыш, сбоку небольшое, поросшее травой кладбище с своею обычною нисенькою каменною оградой и своим старым, с незапамятных времен стоящим тут тиссовым деревом, отлогое поле, золотящееся под желтыми лютиками или зреющею рожью, – все эти самые обыкновенные принадлежности английской деревни, резко выступая на ярко-синем фоне туманной дали с её волнистыми и неясными очертаниями, принимали совершенно особенный вид и имели поэтический характер. История нагорной деревушки отличалась эпизодами, тоже напоминавшими бурное прошлое укрепленного города. На утесистом выступе южного склона стоит замок времен Елизаветы, превратившийся теперь в ферму, хотя и поныне высокая терраса, пруды, напоминающие крепостные рвы, тиссовые изгороди и величественные ворота у входа остались без всяких изменений. Также и на северной стороне, в том месте, где дорога круто спускается по отвесному обрыву кряжа, виднеются стены из рыхлого камня, которые когда-то служили оградой для другого старинного барского дома; один из невежественных или глупых потомков бывшего величия снес все старые здания и от них ничего почти не осталось, за исключением столбов и высокого восьмиугольного павильона, стоящего в виде сторожевой башни на северном карнизе гор. В этих укреплениях, защищающих деревню с обеих сторон, можно видеть указание на историческое прошлое этой местности, и действительно, она когда-то служила убежищем остаткам разбитой роялистской армии во времена парламентских войн. Крутым гористым склонам её, покрытым травой и рожью, а также и узкому серому каменному мосту, переброшенному через протекающую внизу речку, пришлось испытать на себе удары пушечных ядер и испить свою долю человеческой крови. В самом конце улицы, при выходе из села, немного не доходя до старого барского дома, как продолжают и теперь еще называть место разрушенного здания, находится ферма Понтина, низкая постройка с остроконечною крышей. Дом был выстроен лет двести назад одним из Понтинов и с тех пор Понтины не переставали владеть им, но и они разделяют теперь участь всех фермеров и платят ренту неизвестному им владельцу, разрушившему древнее жилище своих праотцев. Небольшой сад отделяет ферму от дороги и как раз перед фасадом дома ростут три или четыре больших вяза, под тенью которых стоит каменный крест. За этою частью сада начинался спуск с горы и за полуразрушенным крестом, высоко возвышающимся над неровными ступеньками, расстилается бесконечная лесная даль, на туманной и волнистой синеве которой в солнечные дни выделяются бледно-серые башни и колокольни ближайшего города. После долгой и скучной езды по полям и проселочным дорогам среди непробудной сельской тишины, которая сильно поразила и привела в смущение маленькую урожденку Лондона, экипаж, наконец, остановился под тенью вязов, и Анна Понтин вышла из него. В честь её прибытия дядя остановился у садовой калитки, вместо того, чтобы въехать во двор фермы; оттуда вышел к ним молодой парень, не по годам физически развившийся, с тупыми и некрасивыми чертами лица, и увел лошадь с экипажем. Мистер Понтин своим обычным серьезным и строгим голосом задал молодому парню несколько вопросов и можно было заметить, что он уже наперед был недоволен в ожидании медленных и невнятных ответов. Между тем, со ступенек креста, не торопясь, сошел мальчик, по-видимому, идиот, с большою головой, бессмысленно вглядываясь и мыча на новоприезжую.