Юзеф Крашевский - Из жизни авантюриста. Эмиссар (сборник)

Она сразу поспешно поправилась:

– Не знаю даже, произошло ли что, не знаю… но исчез… говорят, что то ли в Индию, то ли в Китай нанялся на корабль, и как в воду канул…

Наступило долгое молчание. Профессор задумался, но восстановил обычное своё спокойствие и равновесие духа. Докторова, которая постоянно к нему присматривалась, заметила, что его лицо прояснилось.

– А значит, плохого о нём ничего нет, – сказал он, – это хвала Богу! Хвала Богу!

– Что же он вас так интересует? – спросила, наклоняясь, старуха. – Или до вас дошли какие-нибудь ведомости о нём?

– Он меня интересует, – обходя вторую часть вопроса, сказал профессор, – как давний мой ученик, не больше… Я всё-таки вежливо спрошу президента, лишь бы хватило ловкости? Уж погневаться на меня может…

– Несомненно, разгневается, и сделаете ему неприятность! – заметила докторова, хватая его за руку. – Прошу вас, оставьте в покое.

– Но, я должен, должен! – холодно отвечал старик. – Я упрямый.

Было не о чем дольше с ним диспутировать – всё утешение беспокойной докторовой было только то, что, согласно всякому вероятию, профессор не найдёт возможности поговорить с президентом. В минуту, когда ещё должен был продолжаться разговор, послышался серебряный голос красивой Джульетты, зовущей её на свидетельство в каком-то деле. Докторова должна была встать, но, уходя, сжала руку старичка и живо шепнула:

– Оставьте это в покое, оставьте в покое.

Куделка, посидев некоторое время на канапе задумчивый, двинулся позже, но, вопреки совету докторовой, с сильным решением поговорить с хозяином, если бы только выпала ловкость для этого. В это время к нему и столику присел бывший ученик – сегодня загорелый деревенский обыватель, человек хорошего юмора и сердца. Начали смеяться, вспоминая студенческое время. Обыватель приглашал бывшего профессора к себе на экскурсию. Так прошло четверть часа, подали чай… пили его вместе у этого отдалённого столика. Заговорившись, Куделка не видел, что часто неспокойный взгляд докторовой следил за его движениями и действиями. После чая мужчины засели за игру в первом салоне и боковом кабинете, хозяйку почитатели её таланта просили её, чтобы сыграла на фортепиано. Фортепиано стояло в боковом салоне… обывателя оттянули на вист. Хозяин, который, как хозяин, не играл, оказался один на один с профессором. Поэтому он приблизился и сел при нём.

Лицо Куделки прояснилось.

«Сейчас, – сказал он про себя, – сейчас или никогда; но нужно провести дело ловко, как если бы само собой пришло».

Разговор начался обычный. Президент был весёлый и вежливый – говорили о давних временах, о веке, о старости.

– Вот, – отозвался президент, – как это прекрасно, прилично проведённая жизнь выплачивается милой, здоровой, крепкой старостью. Пан благодетель, вы – лучший пример этому. Вы сохранили способности и такую юношескую свежесть духа… я вам завидую…

– А! Ваша милость! Не из чего, – вздохнул профессор. – Природа дала человеку ту слабость с доброй целью: чтобы ему смерть сделать менее болезненной. Теряется память, чувства, живость впечатлений, и медленно, пошагово приходит в то состояние отдыха, за которым… королевство смерти и загадочных вещей.

Президент смотрел, видимо, ему загадочные вещи, как доказывающие скептицизм, не понравились.

– Дорогой профессор, стало быть, жить будете очень долго, потому что ещё при всех способностях и в силе.

– Да, понемногу что-то у меня осталось, – сказал старик, – я больше всего радуюсь, что Господь Бог мне память сохранил, потому что потеря её была бы для меня наиболее неприятна. Поверите ли, пан президент, что я моих бывших учеников всех, ну прямо всем, помню по лицу, речи, мине, словно их видел вчера.

Докторова, видно, беспокоившаяся за разговор, прилетела в эти минуты к столику, но президент попросил её, чтобы помогла жене при гостях. Рада не рада, бросив взгляд на старика, она удалилась, мешкая.

– Я такой памяти не имею, – добавил президент.

– Но, хоть, может, не к месту, но в связи с этой моей памятью, которая есть в одно время моей радостью и досадой, – ведь это в вашем доме и под опекой вашей матери воспитывался некий Теодор Мурминский…

Профессор говорил медленно и холодно, глядя в глаза президенту… но уже на недоконченной фразе заметил, что, может, лучше бы сделал, послушав совет докторовой. Президент, который сидел немного согнувшись на канапе, начал выпрямляться, его лицо облилось пурпуром, глаза загорелись и беспокойно впились в лицо говорящего, уста дрожали, лоб нахмурился – словом, внезапное впечатление, которого сдержать не имел ни времени, ни силы, так отчётливо проявилось в его чертах, что испуганный Куделка – замолчал. Президент также, хоть обязанный ответить, долго молчал, видно, искал такой ответ, чтобы дальнейший разговор о немилом ему человеке закрыл.