Виктор Аскоченский - Асмодей нашего времени

Разъ только удалось какъ-то Небѣдѣ почти силой ворваться къ Софьину: но на первомъ же шагу черезъ порогъ, поперхнувшись отъ сигарочнаго дыма, который тучею ходилъ по комнатамъ, Онисимъ Сергеевичъ едва могъ откашляться, и тѣмъ совершенно испортилъ подготовленную рѣчь, въ которой, по его мнѣнію, заключался убѣдительный нагоняй Софьину за его отшельничество. Въ слѣдствіе сего Небѣда ограничился лишь тѣмъ, что сталъ жаловаться на колотье въ боку и бранить Никиту, что онъ форточекъ не отворяетъ; а холодный и черезчуръ серьезный видъ Софьина отбилъ у Онисима Сергеича и послѣднюю охоту пускаться въ откровенную рѣчь. Попенявъ Софьину сквозь зубы за то, что онъ забылъ ихъ, Небѣда проворно ушелъ отъ него, и дорогою долго бормоталъ что-то себѣ подъ носъ, сильно размахивая на ходу руками.

Между тѣмъ вдругъ, къ общему изумленію всѣхъ обывателей города В., пронеслась вѣсть, что Софьинъ оставляетъ службу, а чрезъ нѣсколько времени послѣдовало и подтвержденіе тому въ Высочайшихъ приказахъ. Въ одну, какъ говорится, прекрасную ночь за тѣмъ сосѣди Софьина видѣди, какъ тронулись со двора два тяжело нагруженныхъ экипажа, а на другой день въ квартирѣ Софьина толпились барышники, покупавшіе разныя вещи съ вольнаго аукціона, состоявшаго подъ непосредственнымъ завѣдываніемъ грамотѣя-Никяты

Благочестивые и усердные посѣтители Кладбищенской церкви, въ первую же затѣмъ субботу, увидѣли въ храмѣ Божіемъ множество новой утвари, и подлѣ каплицы Надежды Софьиной мертвецки пьянаго сторожа, который съ горькими слезами разсказывалъ всѣмъ, какъ его высокоблагородіе баринъ изволили прощаться съ супружницей, и какъ они изволили наказывать ему беречь каплицу и не напиваться допьяна. "То-ись, другаго такого барина не осталось – ей-богу! Бывало и палкой побьетъ изъ своихъ ручекъ, и больно побьетъ, коли что въ неисправности, али тамъ зашибешь крючекъ лишній, да ужь за то и ублаготворитъ тебя во всемъ, eй-богу. "

И еще нѣсколько дней поговорилъ городъ о Софьинѣ, потомъ замолкъ, и имя его изрѣдка вспоминалось лишь въ томъ семействѣ, которое, благосклонные мои читатели, одно вамъ осталось для описанія и разсказа.

При семъ честь имѣю доложить въ историческомъ слогѣ, что Софьинъ выѣхалъ туда, гдѣ проживалъ его сирота-малютка. Пожелаемъ же, чтобъ чувство родительское и ангельскія ласки ребенка успокоили и излечили растерзанное сердце и озлобленную душу Софьина…

Еще задолго до отъѣзда Софьина, Небѣды стали жить, что называется, открытымъ домамъ. Это случилось по настоянію Соломониды Егоровны, и больше, по желанію Marie, которой съ нѣкотораго времени Онисимъ Сергеичъ не отказывалъ ни въ чемъ. Превосходное помѣщеніе, отличный поваръ, хорошія (по губернскому) вина, проворная и предупредительная прислуга, всегда открытые столы съ заманчивыми надеждами благороднымъ образомъ залѣзть въ карманъ ближняго все это было сильной приманкой для людей положительныхъ, которые понимаютъ настоящее значеніе жизни. Молодежь къ всему этому имѣла еще и другія привычки. Взрослыя дочери всегда украшеніе какого хотите дома. Пусть будетъ папенька барабанъ, а маменька бубенъ; пусть дочки будутъ и не красавицы: но лишь бы были молоды, свѣжи и мало-мальски образованы, – охотники до ухаживанья за ними непремѣнно найдутся. Пчела жь не всегда вьется вокругъ розъ и лилій; она садится и на бурьянъ и на крапиву.

Онисимъ Сергеичъ своими дочерьми могъ угодить вкусу каждаго. Правда, Елена не отличалась красотой, но она была не глупа, а послѣ реформы, произведенной въ семействѣ Небѣды Пустовцевымъ, сдѣлалась скромнѣй, и рѣже твердила о столицѣ, чѣмъ много выигрывала въ губерніи передъ тѣми, кто раздѣлялъ съ нею скучныя антракты между чаепитіемъ и улаживаніемъ карточныхъ партій. Не одинъ изъ положительныхъ посѣтителей Небѣды отходилъ потомъ отъ Елены въ полномъ очарованіи отъ свѣдѣній, которыми она умѣла таки порядкомъ оглушать профановъ, и пощелкивая карточкой, поданной партнеромъ, положительный посѣтитель повторялъ, усаживаясь за столикъ: "да-съ, это не того-съ… не какая нибудь… того-съ… а мое почтеніе, ухо!" Предоставивъ сестрѣ отличаться въ дѣлахъ, не подлежащихъ третейскому суду, Елена большую часть времени посвящала музыкѣ, и, бывъ достаточно приготовлена еще прежде, продолжала брать уроки у одного изъ лучшихъ фортепьянистовъ. Постигнувъ колоссальное значеніе твореній Бетховена и привязавшись къ нимъ, она открыла неизсякаемый источникъ наслажденія, которымъ по капелькѣ лишь дарятъ насъ новѣйшіе композиторы, обыкновенно переворачивающіе тощенькую тему на тысячу ладовъ. Впрочемъ жаждущіе полекъ и мазурокъ оставались не совсѣмъ довольны ея игрой, ибо точно она не могла удовлетворять этихъ господъ, у которыхъ музыкальное чувство не въ душѣ, а въ ногахъ. Изъ вѣжливости однакожь и такія господа старались быть внимательными къ игрѣ Елены, да впрочемъ Онисимъ Сергеичъ остановилъ бы хоть кого, кто осмѣлился бы пикнуть во время исполненія какой нибудь мудреной сонаты или длиннаго Бетховенскаго концерта. "Это вѣдь, милостивый государь мой, говорилъ онъ подъ часъ иному франту, это вѣдь не полька-хлопушка, гдѣ вы прыгаете ногами по паркету да плетете языкомъ турусы на колесахъ: тутъ дѣло душевное, – да-съ!" И устанавливался франтъ смирно, сдѣлавъ презрительную улыбку, которой впрочемъ никогда не замѣчалъ Небѣда, державшій въ такихъ случаяхъ голову ниже обыкновеннаго, и походившій въ эту пору на быка, который сбирается боднуть мимо проходящаго своего однофамильца.