Александр Дюма - Могикане Парижа

– Продолжайте, продолжайте, графиня!

– В самом деле, граф, разве все это не несравненная комедия? Неужели вы не устали обманывать постоянно? Попытайтесь мне ответить: для какой цели существуете вы на земле? Что сделали вы хорошего или, скорее, какого зла вы не совершили? Кого любили вы или, лучше, существовал ли на земле человек, которого вы не ненавидели бы?.. Итак, граф, угодно вам знать однажды и навсегда, что хранится для вас в моем сердце? Так знайте, в нем живет чувство, которое вы испытываете ко всем людям вообще и какого я не испытываю ни к кому на свете. Это чувство – ненависть!.. Я ненавижу вашу надменность, вашу трусость! Я ненавижу вас с ног до головы, потому что вы – ложь с ног до головы!

– Графиня, – тихо проговорил граф, – сколько оскорблений за то, что я хотел уберечь вас от срама…

– Уберечь меня от срама – за это беретесь вы, граф?

– Да, об этом молодом человеке носятся двусмысленные слухи…

Регина вздрогнула не от того, что мог сказать граф, а от того, что мог услышать Петрюс.

– Я вам не верю, – прервала она его.

– Я ничего еще не сказал, а вы уже заранее уличаете меня во лжи.

– Потому что я заранее знаю, что вы солжете.

– Несмотря на его родство с генералом де Куртенэ, его не принимают ни в одном доме Сен-Жерменского предместья.

– Потому что он не желает появляться в гостиной, где может встретиться с вами.

– Он живет на широкую ногу, как какой-нибудь принц, а между тем все знают, что у него ничего нет.

– О да, вы однажды встретили его в лесу на лошади из манежа, а в другой раз – во французском театре, куда он отправился с билетом, подаренным ему его другом.

– Указывают как на источник его благосостояния на известную принцессу театральных подмостков…

– Граф! – вскричала Регина, бледнея от гнева и ужаса. – Я запрещаю вам поносить человека, которого я люблю!

Она бросила эти последние слова по направлению оранжереи, чтобы Петрюс понял, что они относились к нему, затем, подойдя к сонетке, сильно дернула за шнурок.

– Есть одно обстоятельство, которое утешает меня, граф, когда я слышу, как вы клевещете на отсутствующего, – это убеждение, что, если бы этот отсутствующий предстал перед вами, вы не осмелились бы повторить ни одного слова ему в глаза.

В эту минуту дверь отворилась, и в комнату вошла Нанон.

– Проводите графа, – сказала Регина своей служанке, давая ей в руки свечу.

Но так как граф, видимо, озлобленный до исступления, не спешил удалиться, Регина указала ему повелительным жестом на дверь:

– Выйдите вон, милостивый государь…

Граф точно почувствовал над собой власть этой гордой молодой женщины и должен был повиноваться.

Он бросил на нее взор ехидны, принужденной бежать, и, сжав кулаки, стиснув зубы, сказал глухим угрожающим голосом:

– Хорошо, пусть будет так, графиня, прощайте!

И он вышел в сопровождении Нанон, которая затворила за ним дверь.

Сцена была слишком сильна; сердце Регины, подобно озеру, вздымающему волны во время бури, вдруг вышло из берегов, она упала в кресло, и слезы, точно два ручья, потекли из ее полузакрытых глаз.

Когда Нанон затворила дверь, а Регина почти без чувств упала в кресло, Петрюс вышел из оранжереи. Он был бледен, крупные капли пота покрывали его лоб, но глаза сияли счастьем.

И в самом деле, если драма, которая перед ним разыгралась, вдохнула в него ужас и отвращение, зато его чистая душа, благородное и честное сердце не могли не сочувствовать благородной жертве, в роли которой оказалась Регина; он поневоле забыл палача ради жертвы.

Петрюс медленно подошел к Регине, но она, услыхав шаги молодого человека, закрыла лицо руками и осталась в положении осужденного, который приготовился услышать свой приговор. Она как будто боялась, что позор ее мужа и проступок матери отразятся на ней, и, желая скрыть краску стыда от своего возлюбленного, закрыла лицо своими прелестными руками.

Петрюс понял борьбу, которая происходила в ее душе. Он стал перед ней на колени и скорее прошептал, чем проговорил, мягким и нежным голосом, как будто хотел колыбельной песней убаюкать ребенка:

– О! Регина, Регина, до сих пор я любил тебя как женщину, теперь я люблю тебя как мученицу! Преступление, жертвой которого ты сделалась, вместо того, чтобы отразиться на тебе и затмить твою невинность, окружает твой образ в моих глазах радужным ореолом красоты и величия! Ты можешь смотреть на меня без стыда и страха, потому что я должен стыдиться, что так мало тебя достоин. С этой минуты ты для меня священна, и моя любовь сумеет возвыситься над обыкновенной страстью прочих людей, чтобы стать достойной тебя… О, Регина, как люблю я тебя! Я чувствую к тебе то благоговение, которое чувствовал бы к своей матери, если бы она была еще жива. Я чувствую в моем сердце ту бесконечную нежность, какую я питал бы к моей сестре, если бы небу угодно было дать мне сестру; я боготворю тебя, как боготворил в детстве гранитную мадонну, которая с высоты утесов царила над океаном!