Александр Дюма - Ущелье дьявола

Шелест листьев заставил девушку поднять голову. Она покраснела. Мальчик тоже взглянул на окно и, увидев чужих, уставился на них, позабыв свою азбуку. Он начал очень рассеянно называть буквы. Девушка казалась раздосадованной. Спустя минуту она спокойно закрыла книгу, спустила на землю своего ученика, встала, прошла под окном Юлиуса, ответила на поклон молодых людей и вместе с мальчиком вошла в дом. Юлиус обернулся к приятелю и сказал с досадой:

– Ну зачем ты их спугнул!

– Ага, я понимаю, – сказал Самуил с насмешкой. – Можешь быть спокоен: эти птички ручные, они вернутся. Ну так как, не убили тебя этой ночью? Судя по всему, этот разбойничий вертеп довольно гостеприимен. Я вижу, твоя комната не хуже моей.

– Мне кажется, что я видел все во сне, – сказал Юлиус. – Давай-ка вспомним происшествия этой ночи. Нам в самом деле открыла та самая девушка с козлом, не правда ли? Она подала знак, чтобы мы не шумели, она указала нам конюшню, куда поставить коней, потом отвела нас в дом, на второй этаж, в эти смежные комнаты, потом зажгла вот эту лампу, потом раскланялась с нами и, не прибавив ни слова, исчезла. И мне показалось, Самуил, что ты был так же ошеломлен всем этим, как и я. Ты хотел пойти за ней, я тебя удержал, и мы решили лечь спать. Все так и было?

– Твои воспоминания в высшей степени точны, – сказал Самуил, – и вполне соответствуют действительности. Держу пари, теперь ты мне простил, что вчера я вытащил тебя из гостиницы. Или ты продолжишь роптать на грозу? Разве я был не прав, утверждая, что зло ведет к добру? Благодаря грому и ливню мы получили две отличные комнаты, увидели превосходный пейзаж, на который стоит полюбоваться, да вдобавок прелестную юную девушку, в которую из вежливости оба должны влюбиться и которая сама из вежливости должна оказать нам гостеприимство.

– Опять ты за свое! – прервал его Юлиус.

Самуил хотел еще что-то сказать, как дверь отворилась и вошла старая служанка, неся высушенную и вычищенную одежду обоих приятелей и хлеб с молоком им на завтрак. Юлиус поблагодарил ее и спросил, кто их приютил. Старушка ответила, что они в доме священника в Ландеке, у пастора Шрейбера. Служанка оказалась болтливой и, пока возилась с камином, разговорилась:

– Жена пастора умерла пятнадцать лет назад, когда разрешилась фрейлейн Христиной. А потом, спустя три года после этого, у пастора умерла старшая дочка Маргарита, и вот теперь он остался один со своей младшей дочкой, фрейлейн Христиной, и внуком Лотаpиo, сыном Маргариты. Сейчас пастора нет дома: он ушел в деревню по своим делам. Но к полудню, к обеду, он вернется и тогда повидается с вами, господа.

– Но кто же нас впустил вчера в дом? – спросил Самуил.

– А, это Гретхен, – ответила старуха.

– Прекрасно. Теперь объясни, пожалуйста, кто такая Гретхен?

– Гретхен? Это пастушка, коз пасет.

– Пастушка! – воскликнул Юлиус. – Так вот в чем дело! Это многое объясняет, а в особенности объясняет козла. Где же она теперь?

– Она вернулась к себе в горы. Зимой и летом в непогоду она не может оставаться на ночь в своей дощатой хижинке и тогда ночует у нас в кухне, в каморке рядом с моей. Только подолгу она у нас не остается. Такая чудачка. Ей душно в четырех стенах. Она любит жить на свежем воздухе.

– Но какое она имела право впустить нас сюда? – спросил Юлиус.

– Никакого тут нет права, а есть долг, – ответила служанка. – Господин пастор приказал ей, каждый раз как она встретит в горах усталого или заблудившегося путника, приводить его сюда, потому что в наших местах гостиниц нет, и он говорит, что дом пастора – дом Божий, а дом Божий – дом для всех.

Старуха ушла. Молодые люди позавтракали, оделись и вышли в сад.

– Погуляем до обеда? – предложил Самуил.

– Нет, я устал, – отказался Юлиус и сел на скамейку в тени жимолости.

– Устал! – воскликнул Самуил. – Да ведь ты только что встал с постели! – Но вслед за этим он разразился хохотом: – Ах, да, я понимаю! На этой скамейке сидела Христина. Ах, бедняга Юлиус! Ты уже готов!

Явно недовольный, Юлиус встал со скамьи.

– В самом деле, давай ходить. Успеем еще насидеться. Посмотрим сад.

И он принялся рассуждать о цветах, об аллеях, словно спеша перевести разговор на другую тему. Он не знал почему, но имя Христины в устах ироничного Самуила звучало ужасно.

Они прохаживались целый час. В конце сада был виноградник. В это время года яблони и персиковые деревья представляли собой еще только гигантские букеты белых и розовых цветов.