Александр Дюма - Ущелье дьявола

Теперь давайте сведем наши счеты. Чем же, собственно, я Вам обязан? Жизнью. Пожалуйста, не пугайтесь, я вовсе не желаю назвать себя Вашим сыном. Вы всегда обходились со мной как с чужим, я согласен оставаться в этом положении. Я хочу сказать, что я Вам обязан тем, чем я живу, то есть наукой, образованием, умственной жизнью. Я также обязан Вам содержанием, которое Вы даете мне вот уже два года. Все ли я учел?

Теперь вернусь к тому, с чего начал это письмо. Я силен и желаю быть свободным. Я хочу быть человеком – воплощением божества. Завтра мне будет двадцать один год. Две недели тому назад скончался мой дедушка. Мать моя давно умерла. Отца у меня нет. Никаких родственных связей нет. Я ценю только уважение моей личности и, если хотите, моей гордости. Я не нуждаюсь ни в ком и сам никому не хочу быть обязанным. Старик Самуил Гельб оставил мне около десяти тысяч флоринов. Первым делом посылаю Вам ту сумму, которую Вы на меня израсходовали. Это что касается денег. Что касается моего нравственного долга, то сейчас как раз подходящий случай, чтобы расквитаться с Вами и одновременно с этим доказать, что я способен на все, даже на хороший поступок.

Вашему сыну, вашему единственному сыну Юлиусу грозит в эту минуту смертельная опасность. Благодаря одной комбинации, которую объяснять я не считаю нужным, его жизнь зависит от бумажки, лежащей в Библии. Если он ее прочтет – ему конец. Так слушайте же, что я собираюсь сделать после того, как подпишусь под этим прощальным письмом. Я достану из своего кармана билетик, похожий на тот, который выбрал Юлиус, и положу его в Библию, его же билетик заберу себе, а вместе с ним и опасность. Этим я исправлю ошибку Провидения, одним словом, я его спасу. Квиты ли мы, наконец?

С этого момента моя наука принадлежит исключительно мне, и я буду делать с ней все что пожелаю.

Поклон и забвение. Самуил Гельб».

Самуил встал, открыл Библию, вынул билет Юлиуса и на его место положил свой. Он запечатывал письмо, когда Юлиус проснулся, разбуженный первыми лучами солнца.

– Отдохнул ли ты хоть немного? – спросил его Самуил.

Юлиус протер глаза и начал приводить в порядок мысли. Вспомнив события ночи, он тут же потянулся к Библии и вынул свой билетик, на котором прочел: «Франц Риттер».

– Ну вот, мне и достался тот, кого я хотел, – спокойно сказал Самуил. – Эге! Доброе Провидение действительно умнее, чем мне казалось, и, пожалуй, оно знает наперед, увидим мы закат восходящего сейчас солнца или нет.

Пока Юлиус дописывал и запечатывал письмо, Самуил курил трубку.

– Знаешь, – проговорил он, – нет оснований полагать, что у Дормагена и Риттера не появились такие же соображения, как и у нас, и что они, как и мы, не выбрали себе противников. Мы должны опередить их. Надо дать им предлог к ссоре.

– Поищем, – отозвался Юлиус, – в вопросах чести, определяемых студенческим уставом.

– О! Важно, чтобы мы дрались не из-за студенческих разногласий, а за оскорбленное достоинство, чтобы иметь право ранить этих господ. Кажется, у твоего Риттера есть возлюбленная?

– Да, Шарлотта.

– Та, которая строит тебе глазки? Великолепно! Прогуляемся по улице, погода прекрасная. Лотта, по обыкновению, будет сидеть с работой у окна. Ты скажешь ей какую-нибудь любезность…

– Нет, – возразил Юлиус покраснев, – придумай лучше что-нибудь другое.

– Почему же?

– Просто не хочется драться из-за девчонки.

Самуил посмотрел на него и расхохотался.

– Святая невинность! Ты, вероятно, думаешь о Христине. Признайся, ты не хочешь изменить ей даже мысленно?

– Ты с ума сошел! – воскликнул Юлиус, который всякий раз смущался, когда Самуил заводил речь о Христине.

– Зря ты не хочешь сказать что-нибудь Шарлотте. Ведь это ни к чему не обязывает, а нам не найти более удобного и серьезного предлога. А может, ты дал обет ни с кем не говорить, кроме Христины, ни на кого не смотреть, кроме Христины, ни с кем не встречаться, кроме…

– Ты надоел мне! Хорошо, я согласен, – не выдержал Юлиус.

– В добрый час! А я? Из какого бы камня мне высечь искру, чтобы разжечь ссору между Дормагеном и мной? Нет ли и у него предмета страсти? А с другой стороны, употребить одно и то же средство – значит обнаружить отсутствие фантазии, да притом, сам посуди, мне – и драться за женщину! Невозможно!..

На минуту он погрузился в размышления.

– Придумал! – обрадовался он и позвонил.

Явился мальчик-слуга.

– Знаешь Людвига Трихтера? Сбегай скорее в «Ворон», он живет там, и передай, что я желаю его видеть.